Венеция
Питер Акройд
Издательство Ольги Морозовой
Акройд и Венеция — вроде бы даже слишком очевидные слагаемые успеха. Он — умный, но не умничающий, умелый и практически всем нравящийся писатель. Она — главный мировой туристический аттракцион, сумевший остаться самым романтическим и, возможно, самым таинственным местом в мире. Прекрасная — по формулировке Бродского — как "Грета Гарбо в ванне".
Есть данные, что переведенное Григорием Дашевским эссе Бродского "Набережная неисцелимых" (именно там говорится про Гарбо в ванне) — самая читаемая у нас книга о Венеции. Уже созданы карты, где отмечены все упомянутые им дворцы, памятники и бары, а русскоговорящие гиды продают экскурсию от той станции вапоретто, где текст Бродского начинается, до Сан-Марко, где он заканчивается ("пересечь этот город пешком в любом направлении можно примерно за час"), с учетом всех остановок, поворотов и возвращений (ходить приходится целый день).
"Венеция" Акройда не вдохновляет на подобное. Можно сказать, что она вообще не вдохновляет. Это добросовестный труд (текст предварен благодарностью помощникам-исследователям), который содержит экскурсы во все дежурные венецианские темы. Там есть про воду, про святого Марка и его льва, про купцов, про гетто, про карнавал, про Казанову, про смерть и конкретно про смерть в Венеции. С кучей цитат из самых разных источников и авторов и познавательных фактов. В этом смысле этот автор не разочаровывает. Но он и не очаровывает.
И дело не в том, что Акройд научился выпекать подобные тексты как пироги (а он научился) и поставил это на поток (а он поставил). И не в том, что впечатлявший когда-то в очень удачной акройдовской "Биографии Лондона" способ "жизнеописания" города с тех пор был подхвачен и развит многими (а так оно и есть).
Дело в том, что Венеция совершенно не подходит для такого филистерского препарирования. И можно сколько угодно поминать Генри Джеймса и Шпенглера, но никакой Венеции все равно не получится. Ведь она — это "шпили, пилястры, арки, выраженье лица". И если пилястры у Акройда имеются, то выраженья лица — совсем нет.
Красная тетрадь
Олег Григорьев
Красный матрос
Умерший в 1992 году от прободной язвы ленинградец Олег Григорьев — гениальный детский поэт и автор замечательных мрачно-веселых взрослых стихов, вроде знаменитого "Я спросил электрика Петрова: Для чего ты намотал на шею провод?". Сейчас вполне культовая фигура, при жизни Григорьев, запойный алкоголик, находившийся в перманентных конфликтах с милицией и периодически сидевший (за хулиганство, а не антисоветчину), был мало кому нужен, кроме ближайших друзей и энтузиастов детской литературы. О текстах своих он совершенно не заботился, поэтому изрядная их часть, кажется, утрачена (так по преимуществу растеряна его проза, насколько можно судить по оставшимся крохам — прекрасная). Эта книжка с вещами самых последних лет жизни поэта полностью воспроизводит тетрадь, буквально завалявшуюся у соседей Григорьева. Ее вместе с прочим мусором выкинула его жена, а те ненароком подобрали, то есть к читателю она попала более или менее чудом. Здесь — черновик большой поэмы, обрывки рассказов, стихи, в основном недописанные, а вместе с ними разные странности: наивные политические размышления, очень смешной пересказ "Одиссеи", просто какой-то пьяный полубред. "Красная тетрадь", в общем, не совсем литература, скорее это документ угасания, раздробления гениального сознания. "Ворвался в форточку мотылек — // Оставил мне гроб свой — кокон. // Очень не ко мне девочки прошли // Мимо моих окон".
Герои гитары
Джон Деренговски
Эксмо
Каждый раз удивляешься — ну неужели во втором десятилетии XXI века кому-либо все еще могут быть интересны книги, устроенные как распечатанные на принтере статьи из Wikipedia. Трудно сказать, что заставило издательство "Эксмо" выпустить на русском языке книгу Джона Деренговски "Герои гитары", потому что она относится как раз к этой категории произведений полиграфии. То есть, может быть, не буквально, но по духу это оно и есть. Родился, учился, дискография, награды, модели гитар — и все это о десятках музыкантов, как пишут в пресс-релизе издательства, "от Би Би Кинга до Ленни Крэвица". Список героев книги, разделенный в оглавлении на категории "Блюз и R&B", "Рок-н-ролл", "Поп-музыка", "Фолк и кантри", "Хард-рок и хэви-метал", "Альтернативный рок, инди и панк-рок" и "Джаз, этническая музыка и прогрессив-рок", включает в себя не только всех заметных фигур гитарной музыки, но и в принципе всех важных персон, которые находятся в поле зрения американской Академии звукозаписи. Что ж, где-нибудь в начале 1990-х, когда любое официальное появление фотографии западной звезды с русским текстом под ней вызывало радостный трепет, это произведение пришлось бы ко двору. А сегодня в такой книжке хотелось бы увидеть внятный текст, который объяснил бы отечественным меломанам и коллекционерам гитар, почему Ли Раналдо из Sonic Youth, Эджа из U2 или Джона Фрусчианте (экс-Red Hot Chili Peppers) нужно чествовать в ряду "героев" наравне с Ричи Блэкмором, Ингви Мальмстином и Стивом Ваем. Для обычного российского почитателя электрогитары это абсолютно неочевидный факт. В России вообще особенное отношение к классическим гитарным группам, благоговейное, но избирательное. Однако книга написана не для русского читателя. И в том мире, где обитает Джон Деренговски, Рэй Дэвис, Джон Фогерти и Джордж Харрисон — это "поп-музыка", Джерри Гарсия и Дэвид Гилмор — это "рок-н-ролл", а Джефф Бек — это "джаз, этническая музыка и прогрессив-рок".
Похищение. Теодор Бун — маленький юрист
Джон Гришэм
Астрель-Полиграфиздат
Одна из последних книг чрезвычайно популярного американского писателя, автора "Фирмы", "Клиента" и главной фигуры жанра юридического детектива. В серии романов о юном Тео Буне Гришэм как бы пробует адаптировать свою манеру для подростков, но главной аудиторией все равно, кажется, остаются его взрослые поклонники. В первой книге "Преступление без наказания" с детства виртуозно владеющий юридическим аппаратом сын профессиональных адвокатов обнаруживает в себе вдобавок талант к расследованиям и чуть ли не в одиночку разбирается с мафией родного городка. В этом, втором романе без вести пропадает лучшая подруга героя, Эйприл Финнимор. Полиция ищет сбежавшего из тюрьмы Джека Липера и хочет повесить на него похищение, Тео же ведет собственное расследование. Третий роман о Буне по-английски выходит через пару недель, вероятно, скоро появится и по-русски.
Первый олигарх. Михаил Иванович Терещенко. 1886-1956 годы. Необычайная история жизни моего деда, как ее рассказала бы мне моя бабушка
Мишель Терещенко
Ника-Центр (Киев)
Вопреки подзаголовку, история рассказана не от лица бабушки, а от лица самого дедушки — миллионера, друга Александра Блока, министра Временного правительства. Ценность книги в том, что она написана на основе семейных преданий. Удивительная форма изложения не позволяет провести точную границу между этими дошедшими до автора преданиями и его собственными догадками — впрочем, исключительно сдержанными и тактичными. Можно читать эту книгу как ключ к роману Александра Пятигорского "Вспомнить странного человека", где жизнь Терещенко превращена в полуэзотерическую притчу.
Мигрень
Оливер Сакс
Астрель
Первая, 1970 года, книжка англичанина Оливера Сакса — одного из самых востребованных современных писателей-психологов. Его книги, вроде "Человека, который принял свою жену за шляпу" и "Антрополога с Марса", обычно — объединенные какой-то общей темой рассказы из собственной медицинской практики Сакса, доказывающие, что с людьми могут происходить самые странные вещи, но со всеми этими вещами вполне можно работать, выживать и даже превращать душевное увечье в достоинство. "Мигрень" — книжка стилистически чуть более строгая, чем последующие: Сакс только нащупывает свой повествовательный метод. Но зато тема — многим близкая.
Моя душа открыта
Лев Бакст
Искусство — XXI век
Массивный двухтомник с литературным наследием художника-"мирискусника". В первом томе — многочисленные статьи, эссе, либретто и, главное, никогда раньше не публиковавшийся автобиографический роман "Жестокая первая любовь", написанный Бакстом за год до смерти (в 1923-м) и посвященный актрисе Марсель Жоссе, из-за которой художник, собственно, и уехал из России в Париж. Во втором — письма к друзьям и родне, коллегам по "Миру искусства", а также практически ко всем главным людям русской символистской культуры — Блоку и Вячеславу Иванову, Дягилеву и Мейерхольду, Ремизову и Розанову.