Премьера кино
В преддверии Дня Победы в прокат вышла военно-патриотическая мелодрама "Матч" — в ней режиссер Андрей Малюков, специалист по путешествиям во времени и автор картины "Мы из будущего", перебрасывает Сергея Безрукова в 1941 год — в роли вратаря киевского "Динамо", который после оккупации Киева вдохновляет свою команду на победу в матче с фашистами. Легендарный "матч смерти" в фильме, где герои часто руководствуются сентиментальными мотивировками, ЛИДИЯ МАСЛОВА назвала бы скорее "матчем любви".
"Матч" очень старается быть фильмом эмоциональным, чувствительным, и в выражении переполняющих их чувств герои часто так же непосредственны и чрезмерны, как футбольные болельщики, стремящиеся изо всех сил поддержать любимую команду. Подобно тому, как фанаты разукрашивают себя цветами своей команды, герой Сергея Безрукова, после очередной игры обнимаясь с любимой девушкой (Елизавета Боярская), от полноты чувств пишет на ладошке "Я тебя люблю" химическим карандашом и показывает ей, чтобы не сомневалась. Хотя она ничуть и не сомневается, так что немедленно после строгого указания тренера в раздевалке: "Отставить личную жизнь!" между вратарем и его любимой происходит эротическая сцена со стриптизом, который героиня Елизаветы Боярской исполняет под танго Петра Лещенко "Ах эти черные глаза", с особой соблазнительностью стаскивая с себя сначала один белый носок, потом другой. Любопытно, что, когда возлюбленная пара поутру выходит на улицу после своей первой и практически брачной ночи, на девушке носочков уже не оказывается, но в суматохе уследить за мелкими деталями гардероба некогда, потому что как раз начинается война.
Динамовцы в полном составе идут записываться на фронт, и к моменту оккупации Киева ключевые игроки, включая вратаря, оказываются в лагере для военнопленных. Но и там они не падают духом, а свернув из гимнастерок тряпочный "пузырь", начинают его пинать. На наивный вопрос одного из молодых игроков "Зачем?" вратарь, человек вообще категоричный и склонный к чеканным формулировкам ("Вратарь в воротах не стоит, а играет"), гордо отвечает: "Затем, что ты только это умеешь делать". Увидев такую несгибаемость, даже немцы начинают уважительно присматриваться к пленным под торжественную победоносную музыку, которая на протяжении двух часов фильма благодаря композитору Ивану Бурляеву грянет еще неоднократно (у "Матча" сначала был иностранный композитор — Ричард Горовиц, но, когда выяснилось, что трагические ноты ему даются, а жизнеутверждающие — не очень, пришлось позвать настоящего, местного патриота).
Вообще если приводить музыкальные аналогии, то "Матч" по сути своей не что иное, как болельщицкий гимн "Оле-оле-оле-оле! Россия, вперед!" и если воспринимать его именно с этой функциональной точки зрения, то бессмысленно упрекать картину в том, что она использует самые примитивные эмоциональные штампы, ведь в желании болельщика, чтобы его команда победила, трудно отыскать какие-то сложные психологические нюансы. Зато их можно попробовать рассмотреть в отношениях между населением Киева и оккупантами — тут эта тема решается тоже в традиционном мелодраматическом ключе: красивые киевские женщины вынуждены жить с немецкими офицерами и коллаборационистами, чтобы спасти своих родных и любимых футболистов. Героиню Елизаветы Боярской эта участь тоже не минует, ей приходится из самопожертвования выйти замуж за бургомистра (Станислав Боклан), благодаря чему актриса получает возможность изобразить несколько чуть более сложных душевных движений, чем при раздевании перед вратарем.
Кроме Елизаветы Боярской "Матч" украшает и Екатерина Климова, которой принадлежит потрясающей мощи актерский этюд: ее героиня, врач в психиатрической лечебнице, став свидетельницей расстрела 700 ее пациентов в Бабьем Яру, прибегает домой, сбрасывает платье и, схватив со стола вазу с цветами, пьет оттуда воду, а потом пытается как бы смыть ею с себя пережитый ужас. Потом она в винтажном белье и чулках садится перед трюмо и, взяв дрожащей рукой помаду, чертит у себя на шее красную странгуляционную полосу. Зрители, которым такие театральные приемы в изображении глубочайшей эмоциональной травмы не кажутся фальшивыми или избыточными, и в остальном могут получить удовольствие от пафосной стилистики "Матча", в смысле киноязыка недалеко ушедшего от снятого в 1962 году о "матче смерти" прокатного хита Евгения Карелова "Третий тайм" (возможно, из-за временной дистанции, но при просмотре старого фильма сейчас кажется, что с экрана звучит более естественная человеческая речь, чем в "Матче", где главный герой каждую секунду слишком остро осознает собственный героизм). В "Третьем тайме" авторы "Матча" несколько свысока усматривают элементы плохой советской пропаганды. Однако если приставить к модернизированной пропаганде эпитет "хорошая" или пусть даже "честная" и "откровенная", это не сильно приблизит ее к кинематографу.