Мальчику тринадцать лет, он из Нальчика. У него злокачественная опухоль брюшной полости. Опухоль, которую диагностировали в Москве, вырезали в Ростове-на-Дону, а в Нальчике не долечили,— и которая выросла снова. Когда мальчику стало совсем плохо, а федеральные клиники отказались его госпитализировать, ссылаясь на недостаток мест, мама схватила ребенка в охапку и потащила в Петербург, в городскую больницу, про которую маме рассказали, что там хорошие врачи. Врачи, действительно, хорошие — отказать в госпитализации не смогли. Мальчика готовят к операции. Только теперь не существует механизма, которым может быть оплачена в петербургской городской больнице предоперационная терапия для мальчика из Кабардино-Балкарии. Валерий Панюшкин рассказывает про Мирослава актрисе Ксении Раппопорт.
— Когда два года назад Мирослава оперировали в Ростове, диагноза не было. Опухоль удалили и отправили на биопсию в Москву. Оттуда ответили, что это ПНОЭ, примитивная нейроэктодермальная опухоль. Больным с такой опухолью после операции показана химиотерапия. Первый курс Мирославу провели в Ростове и отправили домой в Нальчик, химичиться дальше. Но врач в Нальчике не поверила московскому диагнозу и отказалась лечить мальчика по московским протоколам…
—…как это отказалась?
— Вот так, отказалась. Я могу себе представить, что врач может не согласиться с диагнозом, который поставил другой врач, но, мне кажется, тогда надо позвонить коллеге, обсудить…
— Люди не общаются между собой. Связаться из Нальчика с московской больницей не так-то просто.
— В том смысле, что у нас большая страна и плохие телефонные линии?
— Нет, мы считаем, что если есть какая-то проблема, то надо в связи с нею самореализоваться, а не решить ее, может быть, прибегнув к помощи человека, который понимает больше, чем ты. У нас вообще страна закрытая и разобщенная. Невозможно представить себе, что думает человек в Нальчике про человека, делающего такую же работу в Москве. И неизвестно, как отнесется московский доктор к звонку из Нальчика. Вот мы много ездим с театром, и в каждом городе есть свой местный патриотизм, который иногда граничит с сепаратизмом. Но наше актерское дело не жизнеспасательное, а развлекательное. Мы можем позволить себе…
— Ревность? Зависть? Чванство?
— Да дело даже не в этом… Разная степень ответственности! Если сегодня спектакль пройдет неудачно, это, конечно, плохо, и больно, и обидно. Но от этого никто из зрителей, слава Богу, не умрет. А врачи же понимают, что к ним попадает человек, что от них зависит здоровье и жизнь этого человека. Поэтому не хочется объяснять их поступки дурными намерениями. Она же наверняка хотела мальчику помочь, эта доктор. И пыталась помочь как знает. Вот у нас в Петербурге есть мальчик-бабочка Стасик (ребенок, больной буллезным эпидермолизом.— В. П.). Вот он вынужден регулярно ложиться в хоспис, чтобы подтверждать свою инвалидность. И вот он ложится в хоспис, а ему зеленкой сжигают кожу на голове. Потому что люди, которые работают в этом хосписе, тянут этот хоспис самоотверженно и почти бесплатно, и вот они что знали, то и сделали. Ну, не знали они, что зеленку при этом заболевании применять нельзя! Им никто не предлагал сотрудничество с западными клиниками, обучение, информацию. Наладить коммуникации, наладить эти реки, по которым потечет информация, должно все-таки государство.
— То есть мы сидим и ждем, пока жизнь нам наладит государство?
— Мы не ждем, но налаживать надо. Потому что вот человек оканчивает медицинский институт. Вот у него есть какие-то старинные справочники. Вот он попадает в больницу, где нет ваты, нет йода и нет среднего медперсонала. И он выгребает, как он может. И ему даже не приходит в голову, что есть какие-то ходы для развития. Что можно написать е-мейл коллеге в Москву или Торонто, что надо на конференции ездить, журналы научные читать. Ни малейшей возможности нет изменить свою жизнь. Как только такая возможность появляется…
— Что происходит?
— Люди хватаются за эту возможность. Они хотят общаться, хотят учиться. Я у нас в Питере в клинике «Скандинавия» вижу, как врачи при малейшей необходимости обращаются к коллегам, как все этажи этой клиники работают вместе, как они зовут коллег из других клиник. Им просто дали возможность так работать.
— Деньги?
— Наверное, да. Получается так. Или… Нет, надо хоть один раз показать врачу, что можно работать по-другому. Хоть раз на стажировку послать, что ли. Взять врачей после медицинского института и послать посмотреть мир. У них самосознание изменится.
— А как изменить сознание пациентов? Вот мама Мирослава после того, как ростовские врачи велели лечить мальчика так, а кабардинские эдак, вообще забрала ребенка и стала лечить травами.
— И это очень понятно.
— Что тут понятного? Злокачественная опухоль! Какие травы?!
— Очень понятно, потому что если один врач говорит: «это надо лечить», а другой врач говорит: «это не надо лечить», то пациент понимает, что правды нет, и не верит больше никому. Если врачи говорят мне разные вещи, я начинаю думать, что, значит, врачи могут ошибаться. И значит, ошибаться могут и тот, и другой. А ценой их ошибки может стать жизнь моего ребенка… И я не верю никому. Вот такой механизм неверия.
— Но людям-то что делать? Что делать, если врачи говорят разное?
— Никогда не возьму на себя ответственность давать тут советы. Что делать, чтобы не попасть под машину? Переходить дорогу на зеленый свет?
— Ну, да. По пешеходному переходу и на зеленый свет.
— Моя бабушка погибла, переходя дорогу на зеленый свет.
Для спасения Мирослава Михайлика нужно 550 000 руб.
Заведующая детским онкологическим отделением городской больницы №31 Маргарита Белогурова (Петербург): «Опухоль у Мирослава находится в межкишечном пространстве, она высоко злокачественная, агрессивная и больших размеров. Мальчик поступил к нам в тяжелом состоянии: с анемией и тромбоцитопенией, то есть с очень низкими показателями крови: низким гемоглобином, недостаточным количеством лейкоцитов и тромбоцитов. Мы, конечно, приняли меры — делаем переливания крови и тромбоцитарной массы, стимулируем рост лейкоцитов. Состояние Мирослава сейчас уже нормальное, но к операции он еще не готов. Через полмесяца мы проведем полное обследование, вот тогда и примем решение о сроках операции».
Противогрибковые и противовирусные препараты для Мирослава обойдутся в 750 тыс. руб. Таких денег у семьи мальчика нет. Одна московская компания, традиционно пожелавшая остаться неназванной, внесет 200 тыс. руб. То есть не хватает еще 550 тыс. руб.
Дорогие друзья! Если вы решите спасти Мирослава Михайлика, пусть вас не смущает цена спасения. Любое ваше пожертвование будет с благодарностью принято. Деньги можно перечислить в благотворительный фонд «Помощь» (учредители издательский дом «Коммерсантъ» и руководитель Русфонда Лев Амбиндер). «Помощь», в свою очередь, немедленно переведет ваши пожертвования в клинику и отчитается по произведенным тратам. Все необходимые реквизиты есть в Российском фонде помощи. Можно воспользоваться и нашей системой электронных платежей, сделав пожертвование с кредитной карточки или электронной наличностью, в том числе и из-за рубежа (подробности на rusfond.ru).