Модели в натуральную величину

Хельмут Ньютон в парижском Grand Palais

Фото выставка

В парижском Grand Palais открылась первая во Франции посмертная ретроспектива Хельмута Ньютона (1920-2004). Пять залов, заполненных работами из берлинского Helmut Newton Foundation, доказывают, что его стиль стал главным изобретением модной фотографии ХХ века и что в XXI веке его так никто и не заменил. Из Парижа — АЛЕКСЕЙ ТАРХАНОВ.

"Модная фотография должна быть похожа на что угодно, кроме модной фотографии" — эти слова, вынесенные в эпиграф выставки, Ньютон повторял постоянно. Он считал, что модное фото может выглядеть как снимок из полицейской хроники, кадр из фильма, трофей папарацци. Это было так просто, так ясно объяснялось, так наглядно им показывалось, что совершенно непонятно было, почему этого не делают другие. Почему до сих пор "модная съемка" изображает жеманных девиц в удивленных позах, которые моя знакомая редактриса презрительно определяет как "у телефонной будки стояли проститутки".

Но за этим "законом Ньютона" стояла не жанровая методичка, а целая биография берлинского подростка Хельмута Нойштедтера, бежавшего от Гитлера в Китай, из Австралии переехавшего в Париж, жившего в Монако и погибшего в Штатах. Для того чтобы снимать как папарацци, надо было видеть сотни силой вырванных кадров, чтобы изображать кино, надо его было сначала пересмотреть, провести стилистический анализ, сделать выжимку, такую же убийственно мощную, как духи Парфюмера. Я не говорю, конечно, что ради этого Ньютон сидел над книгами. Он делал это стоя над фотоаппаратом.

Каждый из залов в Grand Palais рассказывает о нем отдельную историю. Например, знаменитая съемка ювелирки Van Cleef & Arpels, выполненная на теле в рентгеновских лучах, и фото двух мертвецов из неаполитанской часовни, которых граф Сан-Северо велел по легенде умертвить и сделать из них наглядные пособия. Всю жизнь Ньютон был так же любопытен, как и злодей-граф. Вот серия фотографий 1970-х, доказывающая, что Ньютон был настоящим мастером цвета,— это не помешало ему хранить верность черно-белой съемке. Серия постановочных фото с манекенщицами, которые пытаются справиться со вздыбленной лошадью, убегают по полю от самолета (намек на "К северу через северо-запад") или дрессируют вставшего на задние лапы медведя. Вывод — он фантастически изобретателен в мизансценах, и эротизм его фотографий гарантированно передается зрителю, даже у медведя эрекция.

В главном зале друг напротив друга висят его главные и самые известные работы. Пять обнаженных манекенщиц в полный человеческий рост (Ньютон снимал их, вдохновившись полицейским альбомом террористов из группы Баадера--Майнхоф) и диптих "Они идут", сделанный в 1981 году для французского Vogue. Эта пара образов войдет в любой топ художественных открытий нашего времени: четыре манекенщицы в одежде и они же рядом — без. Рифма "одетые — раздетые" не сложна, но сделано это с такой абсолютной простотой и с такой невероятной загадкой, что 30 лет искусствоведы, психологи и специалисты моды ссылаются на Ньютона, когда говорят о сексуальности одежды и целомудренности наготы в искусстве.

Все его спецэффекты сделаны руками — от этого они гораздо более действенны. Он жил и работал в мире женщин без силикона и снимков без фотошопа. Моделям доставалось тяжело, я помню рассказ одной из них, которую Ньютон непременно хотел фотографировать в бассейне с рыбками и которая чуть не отдала концы от холода: проклятые рыбки не желали жить в теплой воде. Зато никогда не было такого, чтобы он комплексовал или путался на съемках. "Хельмут, ты сделал всего шесть вариантов",— кричала на него заказчица. "Хватило бы и одного",— отвечал Ньютон.

Он вроде бы не лез женщинам в душу, удовлетворяясь их телом, но он их удивительно понимал, считая их таким же абсолютным созданием природы, как цветы — вторая его страсть. (Джун, его жена, говорит, что никогда не ревновала мужа к манекенщицам, но всегда ревновала к цветам). Актрисы, светские дамы, аристократки, полицейские раздевались для него не потому, что он был великий фотограф, а потому что он был веселый и умный мужчина. Шарлотта Рэмплинг вспоминает, что, когда она позировала ему голой, сидя на гостиничном столе, им обоим было неловко — зато благодаря этой ощутимой до сих пор неловкости кадр получился хрестоматийным.

Когда дураки порицали его за вульгарность, Ньютон отвечал: "Плохой вкус возбуждает меня больше, чем хороший, который всего лишь среднее арифметическое взгляда", и дразнил публику, говоря, что всегда возит в багажнике комплект для садомазо, цепи и наручники — не из любви, а для работы. Считается, что своими провокационными фото он расширил границы возможного и по его следам пошли другие. Но я не вижу других, а открытую им дверь все время собираются захлопнуть: многие его работы 30-летней давности были бы сейчас встречены в штыки. Их сочли бы антифеминистическими, фаллоцентричными, неполиткорректными, жестокими — их, возможно, вовсе не разрешили бы печатать, вроде снимка Дали в шелковой тунике и с дыхательными трубками за три дня до смерти или портрета основателя Национального фронта Жан-Мари Ле Пена с двумя любимыми доберманами, похожего на злую собаку.

Но как бы то ни было, замечательна реакция зрителей — смесь восхищения и конфуза. В залах толпа всех возрастов. Совершенные персонажи Ньютона. Вуайеры, извращенцы, художники с блокнотами, девушки, которые разглядывают Big Nudes, инстинктивно примеряют на себя их кожу и громко и заинтересованно обсуждают манеру стрижки лобка. Или влюбленные, которые в последнем зале непременно начинают целоваться. Всем очевидно, что другого такого Ньютона не будет. Объяснив, что модная фотография должна быть похожа на что угодно, кроме себя самой, он закрыл тему. Что ни снимай теперь — получится модная фотография.

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...