Начало без продолжения

"Ненависть"

(La Haine, 1995)

Фильм 27-летнего Матье Кассовица, ранее отметившегося лишь комедией-пустышкой "Метис" (1993), показали на Каннском фестивале утром последнего дня, когда, как правило, жюри уже все для себя решило. Подтверждаю как очевидец: "Ненависть" оглушила зал — как обухом по голове. И пошло-поехало. Каннский приз за режиссуру. "Сезар" за "лучший фильм года". Мгновенно обретенный Венсаном Касселем звездный статус: вчера еще лишь подающего надежды актера теперь сравнивали с Робертом де Ниро, ночного таксиста которого из фильма Мартина Скорсезе его герой имитировал в фильме, корча крутые гримасы перед зеркалом. Премьер-министр Ален Жюппе в приказном порядке обязал высших офицеров полиции посмотреть фильм на спецпоказе: они посмотрели — дружно повернувшись спиной к экрану. Министр внутренних дел Жан-Луи Дебре подал в суд на группу Ministere AMER — за две прозвучавшие с экрана песни. Кассовиц чеканил как новый гуру поколения: "Я ненавижу принимать себя всерьез под страхом того, что меня не примут всерьез. Я ненавижу людей, которые останавливаются на эскалаторах и позволяют везти себя. Я ненавижу студентов на манифестациях, которые жалуются на примкнувших к ним хулиганов. Я ненавижу политкорректные лозунги. Я ненавижу тех, кто ходит на демонстрации "против СПИДа". Я ненавижу тех, кто начинает каждую фразу с "я"". Да, выход "Ненависти" совпал с мировой модой на фильмы о пригородных гетто, населенных потомками иммигрантов — безработных, безликих, безнадежных. Их авторы культивировали шпанский имидж. "Мы, типа, такие же, как, эта, блин, наши герои, понял?". Другое дело — Кассовиц, мальчик из хорошей еврейской семьи, сын левого режиссера-интеллектуала, с похвальной самоиронией сыгравший в "Ненависти" скинхеда, чуть не растерзанного героями. Он не разыгрывал на экране расчетливую истерику. Он снял черно-белую трагедию социального Рока. Фильм о 24-часовой паузе между двумя пароксизмами насилия. Предшествующие действию беспорядки в парижском пригороде Мюгет остались за кадром. Финальный выстрел мы лишь услышим, но не увидим, кто из героев, направивших друг другу в голову стволы (и полицейские, и пригородная шпана явно пересмотрели фильмов Джона Ву), первым нажал на спусковой крючок. Все, что между, блуждания по разоренному пригороду и по враждебному Парижу трех друзей: яростного еврея Винса (Кассель), миролюбивого боксера-дилера, африканца Юбера (Юбер Конде) — спортзал, в котором он тренировался, единственный оазис в каменной пустыне, сожгли его же друзья, араба Саида (Саид Тагмауи, соавтор сценария). В кои-то веки они смолят косячки и переругиваются с ментами не от безделья. Они заняты — они ждут. Ждут, выйдет ли из комы или умрет их друг, раненый полицейскими — "фликами". Если умрет — они заберут жизнь любого "флика": неважно, окажется им все понимающий усталый инспектор или фашиствующий садист. Благо кто-то из ментов обронил во время беспорядков табельный револьвер, а Винс его подобрал. И не указ им посланник богов — старый еврей, выживший в Аушвице и встреченный в парижском общественном сортире: он расскажет парням, какое счастье испытывает, когда писает, от сознания "я живой".

Строгий, одним словом, был фильм. Честный такой. А через два года Кассовиц, назначенный было "голосом совести", снял конъюнктурно шокирующих "Убийц", потом — "Багровые реки" (2000), голливудскую "Готику" (2003) и "Вавилон нашей эры" (2008) с Вином Дизелем. Дав тем самым ценный совет дебютантам: умелый розыгрыш гражданственной карты и социальной неподкупности — прямой путь к большим бюджетам.

"Серенада"

(Serenade, 1956)

Горе тому, кто соблазнится фильмом, поведясь на славу великого Джеймса Кейна, автора женоненавистнических нуаров "Почтальон всегда звонит дважды" (1934), "Двойная страховка" (1935), "Милдред Пирс" (1941). Голливудские условности почему-то не помешали их адекватным экранизациям в 1940-х. В 1950-е же мастер вестернов Энтони Манн над романом "Серенада" (1936) цинично надругался. У Кейна — грязный, болезненный любовный треугольник на мексиканском дне: потерявший голос оперный певец, роковая шлюха, богатый гей. У Манна — розовая музыкальная мелодрама. Голосистый простак-виноградарь Винценти (Марио Ланци, не умевший играть никого, кроме Марио Ланци) становится оперной звездой, но теряет голос, исполняя партию Отелло, от ревности к богачке Кэндл (Джоан Фонтейн), заместившей богатого папика из оригинального треугольника. В пошлейшей Мексике он возвращает голос, полюбив дочь простого матадора Хуану (Сара Монтьель). Чуточка крови прольется в финале, но не стоит обольщаться: во-первых, это клюквенный сок; во-вторых, врачи подоспеют вовремя.

"Колесо фортуны"

(Cookie`s Fortune, 1999)

Может быть, самый не-олтменовский фильм Роберта Олтмена. То ли потому, что эта комедия свободна от его фирменного цинизма (ну, или скепсиса). То ли потому, что замкнутая община, которую он привычно разглядывает,— городок Холли Спринг, штат Миссисипи — объединена не честолюбием (мир моды в "Прет-а-порте", кантри в "Нэшвилле" или высший свет в "Госфорд-парке"), а уютной матриархальностью. Этакая софт-версия "южной готики". Театралки Камилла (Гленн Клоуз) и Кора (Джулиан Мур), готовящие постановку "Саломеи", тревожась за честь семьи, маскируют самоубийство своей престарелой эксцентричной тетушки Куки (Патришия Нил) под убийство. Что, само собой, влечет за собой каскад нелепостей, водопад скелетов из шкафов и навлекает подозрения на Уиллиса (Чарльз С. Даттон) — верного друга Куки: не потому, что он чернокожий (Юг — одна большая семья), а потому, что накануне трагедии чистил злосчастный пистолет. Смотреть на восхитительно мальчиковатую Лив Тайлер, сыгравшую непутевую Эмму,— одно удовольствие.

"Канал"

(Kanal, 1957)

"Смотрите на них внимательно — это последние часы их жизни". Это уже было революцией — сказать зрителям: распрощайтесь с надеждой. "Они" — 43 бойца Армии крайовой, ушедшие, дав последний бой Варшавского восстания, в канализационный ад, тщетно надеясь вырваться из эсэсовского кольца. Первый шедевр "польской школы", воспевшей барочно-натуралистическую агонию национальной романтики. Каждый умирает по-своему. Обезумевший Композитор (Владек Шейбал) декламирует — по колено в нечистотах — Данте. Писарь Куля (Тадеуш Гвяздовский) деловито опрашивает мертвецов, кому послать похоронку. Поручик Задра (Венчислав Глиньский), уже спасенный, возвращается, казнив спасителя-предателя, под землю, где даже не прикурить — спички гаснут,— потому что командиру стыдно остаться в живых, когда погибли его люди. Связистка Галинка (Тереза Березовская) стреляется из пистолета — подарка ее первого и последнего мужчины, оказавшегося трусом. А Стокротка (Тереза Ижевска) убаюкивает умирающего возлюбленного сказкой о том, что они вот-вот выйдут к свету, на зеленую траву жизни.

"Фантомас"

(Fantomas, 1979)

Мини-сериал Клода Шаброля (эпизоды "Магический эшафот" и "Трамвай-призрак") и сына Луиса Бунюэля — Хуана Луиса ("Объятия дьявола", "Мертвец-убийца"). Фантомас (инфернальный ариец Хельмут Бергер), Жюв (Жак Дюфило) и Фандор (Пьер Мале), превращенные в фильмах 1960-х в клоунов, реабилитированы в тот единственный момент, когда это было еще возможно. Еще немного — и разухабистый "Голливуд-на-Сене" сделает из Видока ли, из Арсена ли Люпена марионеток в грохочущих и, как правило, неряшливых комиксах. Шаброль же и Бунюэль вернули саге о Фантомасе его исконную бульварно-ирреальную природу, приводившую в восторг Пикассо, Аполлинера, сюрреалистов. Для этого потребовалось просто экранизировать романы Марселя Аллена и Пьера Сувестра. В кофре спрятан набальзамированный сульфатом цинка труп лорда Белтхэма. Фантомас носит перчатки из кожи своих жертв. Актер, имевший наглость сыграть повелителя ночи на сцене, доигрывает роль в жизни, подменив Фантомаса на гильотине. Он пугает, а нам не страшно? Нет, не страшно. Ну, разве что чуть-чуть. Но это "чуть-чуть" дорогого стоит.