"Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна" Владимира Микушевича и другие новинки

"Таков ад. Новые расследования старца Аверьяна"

Владимир Микушевич

СПб.: Энигма, 2011

75-летнему переводчику Владимиру Микушевичу мы обязаны русским Новалисом, большой частью Рильке, Гофмана, Вийона, Петрарки и Рембо с Верленом. Собственную прозу Микушевич стал писать только в 2000-х. Цикл рассказов "Таков ад" — его третья прозаическая книжка. Главный герой уже появлялся в первом романе Микушевича "Будущий год" — поэтому теперь "Новые расследования". Здесь бывший следователь угрозыска Игнатий Бирюков, в монашестве Аверьян, помогает недалекому младшему коллеге Зайцеву разбираться с бесчисленными преступлениями, происходящими в подмосковном поселке Мочаловка. Это — типичный набор из палпа 90-х: властолюбивые бизнесмены (Микушевич употребляет старомодное выражение "новые русские"), чеченские боевики, порочные поп-звезды и так далее. Настоящей причиной происшествий каждый раз оказываются не мирские дела, а волшба шамана, тайные планы гномов, страсть ундины. Как такового расследования в рассказах толком и не происходит, герой говорит: бандиты ни при чем, дело в саламандре. И все. Подмосковного священника-детектива само собой тянет сравнить с отцом Брауном. Но иеромонах Аверьян — это герой Честертона наоборот. Тот улыбкой и парадоксом раз за разом развеивал мистический туман, старец Микушевича с такой же улыбкой этот туман напускает. В контактах человеческого мира и действующих в Мочаловке иных сил он работает на стороне последних, а за людей радеет по старой милицейской привычке. Забавным образом рассказы Микушевича написаны как средний русский детектив — неотесанный, карающий героев силой социальной банальности, криво ухмыляющийся там, где нужно улыбнуться. Только жанр этот здесь сходит с ума. Это — как если бы пепперштейновские "Свастика и Пентагон" двигались бы не концептуалистской иронией, а вполне искренним мистическим усердием. Речь, конечно, не о том, что автор верит в гномов, но такая метафорика для него выглядит очень продуктивной. Странноватое, но по-своему сильное впечатление.

"Просто пространства: дневник пользователя"

Жорж Перек

М.: Издательство Ивана Лимбаха, 2012

Умерший в 1982 году французский романист и эссеист Жорж Перек — младший соратник Раймона Кено по УЛИПО ("Цех потенциальной литературы"), интеллектуальный последователь Борхеса и Маршалла Маклюэна. Переведенная сейчас его книжка 1974 года предваряет самый известный его роман "Жизнь, способ употребления" — огромный, последовательно движущийся от комнаты к комнате рассказ о жителях одного парижского дома. В "Просто пространствах" Перек, собственно, изобретает такой способ мироописания. Это — своего рода школа наивного наблюдения, попытка отказаться от небрежения пространством ради более очевидных уровней организации реальности. Перек заставляет человека внимательно смотреть на комнаты, дома, улицы, город перед тем, как начать изучение их содержимого. Речь о том, чтобы подстраивать зрение к устройству пространства, вступать с ним в диалог. Книжка эта в значительной части состоит из классификаций, и они, конечно, пародийны, но пародийность эта очень продуктивна. Сочинение Перека строится на смешении исследовательского рвения и интимного дневника. Эта ускользающая природа делает интеллектуальный метод Перека одновременно практически неприменимым и очень вдохновляющим.

"Один счастливый остров"

Ларс Сунд

М.: Текст, 2011

Обитатели вымышленного острова в вымышленном скандинавском архипелаге занимаются рыбной ловлей и другим традиционным хозяйством. Размеренная их жизнь меняется после того, как море начинает один за другим выбрасывать трупы. Захоронения неопознанных тел занимают все больше места. Жители пишут письмо в правительство с просьбой принять меры против незаконных мертвых мигрантов. Роман 59-летнего Ларса Сунда — история ксенофобии странного извода в северных пейзажах. Наравне с подростками-неонацистами и правозащитниками, после разговоров с которыми у репортеров исчезают компьютеры, в книге появляется, например, человек с лошадиным копытом. Сунд достаточно сдержан, чтобы не позволить картинам современного сельского быта превратиться в магический реализм, и достаточно далек от политики, чтобы оборвать повествование раньше, чем прозаические подробности расследования повредят выразительности главной метафоры. Причина смертей чужестранцев так и остается неразгаданной; жители острова, провалившие этическое испытание, продолжают спокойно пить утренний кофе и работать в саду. Необязательность нравственных выводов делают книгу Сунда особенно любопытной: наблюдать небольшие частные жизни кажется ему куда более важным занятием, чем выносить приговоры или прогнозировать будущее обрекшего себя на изоляцию общества.

"Дивисадеро"

Майкл Ондатже

СПб.: Азбука, 2012

Канадский поэт и романист Майкл Ондатже, известный в первую очередь дилогией "В шкуре льва" — "Английский пациент", пишет мало. "Дивисадеро" — сравнительно недавняя его книжка, 2007 года. В Калифорнии 1970-х отец растит троих детей, родную Анну и приемных Клэр и Купа. Когда все трое достигают подросткового возраста, случается сексуальная драма, после которой герои разъезжаются кто куда. Клэр становится юристом в Сан-Франциско, Куп путешествует по городам, играя в карты, Анна уезжает во Францию исследовать жизнь одного малоизвестного поэта. Но, как всегда у Ондатже, давно ничего не знающие друг о друге люди связаны тоненькими важными ниточками.

"Восстание вещей"

Валерий Панюшкин

М.: Corpus, 2011

Книга известного журналиста — это как бы рассказ об эпохе перестройки сквозь вещи: в смысле не быта, а желания вещей. Желание это описано здесь не как суетное, второстепенное приложение к настоящим свободам, а как праведное, местами почти героическое. А молодые экономисты 80-х, первыми придумавшие его осмыслять, представлены своего рода пророками потребления. Книжка Панюшкина — "документальный роман", то есть довольно странный жанр — скорее не нон-фикшн, а огромный очерк. Это может вызывать смущение, но сами истории здесь правда интересны.

"Облаченные в мечты: мода и современность"

Элизабет Уилсон

М.: НЛО, 2010

Монография культуролога Элизабет Уилсон первый раз вышла в Англии в 1985 году, с тех пор много раз переиздавалась, дополнялась и стала вполне классической. Одно из самых веских, по крайней мере, из тех, что появлялись по-русски, исследований феномена моды как важнейшей части жизни современного города, инструмента самоопределения, объединения и разделения разных социальных групп. Начинается работа примерно Средневековьем, а заканчивается панком и гранжем.

"Про всех падающих"

Сэмюэл Беккет

М: Текст, 2010

За последние годы лакун в русском Беккете стало гораздо меньше — в первую очередь, силами издательства "Текст". Недавно были переизданы главные французские пьесы великого абсурдиста. Теперь вышел сборник английских. Часть вещей тут классические, вроде "Последней ленты Крэппа", но многие из них заново переведены. Большая же часть — пьесы не самые известные, по-русски издающиеся впервые. Помимо вполне привычных радиопьес для бестелесных голосов, тут есть — наоборот — тексты, сплошь состоящие из описаний перемещений, своего рода партитуры парадоксальных танцев, как бы мало это слово не было применимо к беккетовским персонажам.

"Сталинское метро"

Александр Зиновьев

М.: Зиновьев А. Н., 2011

Объемная книжка про золотой век московского метрополитена, захватывающий, помимо сталинских лет, также конец 50-х--начало 60-х. Хотя здесь очень много картинок, это скорее не альбом, а своего рода путеводитель по уже не существующему, изначальному метро. Автор, молодой москвовед Александр Зиновьев, описывает не только изменения стиля и подходов к строительству метро, но и становление каждой станции, перечисляет разнообразные элементы декора и архитектуры, которые исчезли после Сталина или еще при нем, и обнаруживает десятки вовсе не реализованных глобальных планов. При всем разнообразии литературы о московском метро эта книжка по количеству и систематизированности фактов — уникальная.

"Под куполом"

Стивен Кинг

М.: Астрель, 2012

В романе Стивена Кинга "Под куполом" персонажи четко делятся на хороших и плохих. Такое деление принято считать признаком литературы низшего порядка — кто хочет попасть в высокую литературу, должен делать своих персонажей неоднозначными, сочетающими добро и зло в самых разных пропорциях, переходящими от зла к добру или обратно. Но настоящий герой романа именно такой и есть — неоднозначный и развивающийся; просто этот герой — не человек, а город. Точнее, небольшой городок Честер-Милл, на первых же страницах книги оказавшийся отрезанным от остального мира прозрачной стеной. И главный интерес романа — не откуда эта стена взялась и как ее убрать, а во что превратится городская община, предоставленная самой себе. Превращается она, как мы и ждем в книге Кинга, во что-то страшное. Кинг описывает это превращение очень искусно, ведя множество разных сюжетных линий и все время поддерживая напряжение; вообще в смысле построения — это один из лучших его романов (и он очень складно и живо переведен В. Вебером).

Очень быстро власть в городке захватывает член городского совета Джеймс Ренни — властолюбивый монстр, презирающий горожан и ловко ими манипулирующий, искренне верящий в свою божественную миссию. Сам Кинг не видит во власти ничего божественного и ничего таинственного, поэтому никакой хотя бы частичной правды за Ренни не признает и никакой необходимости в его правлении не видит. Горожане подчиняются Ренни не потому, что только он может спасти их от угрозы анархии и хаоса (эту угрозу сам Ренни и раздувает), а потому, что от страха они впали в апатию и мечтают, чтобы кто-то сильный и старший сказал им — "теперь можете спокойно спать, я обо всем позабочусь". На стороне Ренни оказываются все городские тупицы и садисты и пассивное большинство горожан, а противостоит злу небольшой отряд хороших людей: бывший военный, врач, издательница газеты, проповедница-атеистка, юный компьютерный гений — говоря по-нашему, группа интеллигентов. Кинг верит, что люди более образованные умеют сопротивляться манипуляциям злодеев и собственным инстинктам, а люди темные этим манипуляциям и инстинктам легко поддаются — и потому оказываются послушными инструментами власти.

Но это книга не про власть как таковую, а про неправильную власть в отличие от правильной, то есть не притча, а политическая аллегория. В главном злодее легко узнается Буш-младший, который тоже раздувал страхи, тоже верил в свою божественную миссию, тоже опирался на темную публику. И, казалось бы, аллегория только выиграла бы в наглядности, если бы внутри стены правил Буш в миниатюре, а за стеной — настоящий Буш. Но Кинг сделал временем действия не правление Буша, а правление Обамы, потому что ему принципиально необходим перепад между изолированной общиной и большим миром. И у самого Кинга и у его положительных героев, интеллигентов и атеистов, есть свой бог — это именно большой мир. Плохие персонажи в тесноте и темноте собственной головы или церковного собрания слышат божественный голос, полагаются на его указания и мечтают попасть в рай, а хорошие по телефону или интернету связываются с большим миром, рассчитывают на его помощь и мечтают вернуться в него. Поэтому, при всей мрачности сюжета, это роман глубоко оптимистический. Зло живет в изоляции, в небольшой общине, оно даже может эту общину уничтожить, но в большом мире, на просторе и на свету оно всегда проиграет.