Кто и почему в Европе боится России? Рассорит ли кризис вокруг Сирии Москву и Запад? И стоит ли бояться прихода к власти в арабских странах мусульманских фундаменталистов? Об этом обозреватель "Коммерсантъ FM" Константин Эггерт беседовал в Праге с министром иностранных дел Чехии Карелом Шварценбергом.
— Какова реакция в Европейском союзе и здесь, в Чехии, на события последних месяцев в России?
— Европейцы потрясены происходящим, к слову, так же, как и российское руководство.
Никто не ожидал, что в России выросло гражданское общество. В Чехии и в Центральной Европе вообще к этим событиям интерес, может быть, несколько выше по понятным историческим причинам. Но, повторюсь, многие в ЕС, да и я лично, сначала просто не поверили своим глазам.
— Все ожидают, что Владимир Путин выиграет президентские выборы. Можно ли уже говорить о европейской реакции на его возвращение в Кремль? Как будут восприняты возможные нарушения при голосовании?
— Я не хотел бы ничего предсказывать. Думаю, что на самых честных и демократических выборах Путин все равно победил бы. Может быть, не в первом туре, но выиграл бы все равно. Он, несомненно, самый популярный политик сегодняшней России. Проблема в другом. Часто те политики, которые находятся у власти долго и исповедуют довольно авторитарный взгляд на мир, не хотят довольствоваться просто победой. Тогда возникает запрос на победу в первом туре с результатом более 50% голосов. Тут возникает соблазн, так сказать, "подкорректировать" результаты выборов в нужном для властей направлении. Ясно, что проще всего это делать в провинции, куда никакие наблюдатели не доберутся. Проблема в том, что распространение интернета делает почти невозможным сокрытие такого рода вещей.
И тут возникает опасность для властей. Ведь если люди почувствуют себя обманутыми, ситуация может стать взрывоопасной.
— Сохраняется ли разделение между странами Европейского союза на тех, кто в отношениях с Россией отдает предпочтение реальной политике и концентрируются на интересах, и тех, кого также интересуют ценности?
— Да, конечно. Но я бы сказал, что линия раздела пролегает между теми, кто имеет опыт жизни при тоталитарных режимах, и теми, кто такого опыта, к счастью, не имел.
— А это влияет на практические вопросы, например, на дискуссии о размещении американской системы противоракетной обороны в Европе? Многие в Москве полагают, что жители Центральной Европы испытывают комплексы перед прошлым, и должны эти комплексы забыть.
— Допускаю, что комплексы есть. Но с обеих сторон. У России тоже развился комплекс – на базе потери статуса сверхдержавы. Фундаментальной проблемой остается отсутствие доверия. Возьмем дискуссии вокруг американской системы противоракетной обороны. В Москве не верят, что эта система не направлена против России, а в европейских столицах не понимают, на кого могут быть нацелены ядерные ракеты в Калининградской области.
— Чехия обсуждает с Россией, Соединенными Штатами и Францией возможность поставки реакторов для завершения строительства АЭС, которое планировалось еще при содействии Советского Союза. Россияне полагают, что могут не получить этот контракт именно из-за полозрительности чехов в отношении Москвы.
— Я не специалист в этом вопросе, но у каждого предложения есть свои положительные стороны. Станцию начинали строить еще при СССР, есть общий опыт этого строительства. Более того, компания занимающаяся разработками в сфере ядерной энергии в Чехии, находится в российской собственности. С другой стороны, мы члены Европейского союза, 80% нашего экспорта идет в страны ЕС. Поэтому другие государства союза могут ожидать от нас присуждения контракта французам. Тем более, что у них никогда не прекращалась работа над совершенствованием реакторов и технологии очень передовые. Наконец, американское предложение с японским участием тоже очень привлекательно технологически, но может оказаться слишком дорогим. Цена и безопасность будут главными факторами при окончательном выборе, который пока не сделан.
— Считаете ли вы, что разногласия по сирийскому вопросу между Россией с одной стороны, и американцами, европейцами и большинством арабских стран с другой, надолго испортят отношения между ними?
— Надеюсь, что нет. И в наших интересах, и в интересах Сирии, и в интересах самой России ее участие в решении проблемы. Ситуация дел в Сирии близка к гражданской войне, если уже не перешла в эту фазу. Я уверен, что мы должны прежде всего вместе прекратить убийство мирных граждан. Никто, в том числе и на Западе, не хочет идти на риск военной операции, чтобы свергнуть Башара Асада. Не сомневаюсь, что какое-то взаимопонимание в Совете безопасности вполне могло бы быть найдена. Кстати, и российские интересы вполне могли бы быть учтены, такие, как, скажем, сохранение военно-морской базы в Тартусе. Москва могла бы обсудить этот вопрос с сирийской оппозицией.
— Российские лидеры говорят, что они один раз пошли навстречу Западу при голосовании резолюции по Ливии в Совете безопасности ООН, и это, фактически, сделало возможным смену режима в стране. Они не хотят повторения аналогичного сценария в Сирии. Может быть, к резонам Кремля стоит прислушаться?
— Возможно, российские ожидания были обмануты в ливийском вопросе. Но из этого нужно было бы извлечь урок и стараться провести в ООН такое решение, которая учитывало бы и российские интересы. Мне кажется, работая вместе с западными державами и Турцией, этого проще было бы добиться. Это было бы тем более в российских интересав, что подавляющее большинство арабских стран занимает единую позицию по сирийской проблеме. Они были бы благодарны России за поддержку. От эпохи Андрея Громыко у российской дипломатии сохранился подход, который можно описывается фразой: "Либо по-моему, либо никак". Думаю, России самой было бы выгодно освободиться от репутации страны, которая всегда говорит "нет".
— Есть еще один аспект этой ситуации. В Москве говорят: "То, что случилось на Ближнем Востоке, приведет к власти мусульманских фундаменталистов, обострит племенные конфликты". Если посмотреть на происходящее в Египте, Ливии, да и в Сирии, нельзя не признать, что у этой позиции есть логика.
— Ни один человек не может сказать, чем все это кончится. Но я убежден – мы должны уважать демократический выбор арабов. Если египтяне избрали в парламент партии, связанные с "Братьями-мусульманами", то никто от нас не требует выражать счастье по этому поводу. Но мы должны вести диалог с ними как с законными представителями египетского народа.
Невозможно признавать только те результаты выборов, которые тебя устраивают, а те, что не нравятся - не признавать.
Наша общая задача – и россиян, и американцев, и Евросоюза – делать все, чтобы соблюдались права меньшинств, которые не должны страдать от перемен, даже, если как в Сирии, они составляли опору правящего режима.