Гастроли театр
Впервые с прошлогоднего открытия исторической сцены Большого театра на ней прошел гостевой оперный спектакль. Валерий Гергиев привез в столицу оперу Родиона Щедрина "Мертвые души", которую поставили в Мариинском театре режиссер Василий Бархатов и художник Зиновий Марголин. Номинированный на "Золотую маску" спектакль посмотрел СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Самый сильный образ в спектакле одновременно и карикатурный, и пугающий. Что, собственно, очень в духе литературного первоисточника. Какая там бричка, какая птица-тройка — на сцене стоит чудовищных размеров платформа на двух исполинских колесах. Пока в оркестре, иллюстрируя очередное перемещение Чичикова, звенят бубенцы, эта колесница медленно, угрожающе, со скрипом двигается взад-вперед — и платформа сначала становится эрзац-занавесом, скрывающим перемену декораций, а потом задником. События в "Мертвых душах" Родиона Щедрина расположены в шахматном порядке: обед у прокурора, потом дорога, встреча с Маниловым, потом опять дорога, и вот во время этих "дорожных" интерлюдий с аутентичной фольклорной тоской звучат протяжные песни и заплачки. Зиновий Марголин и Василий Бархатов нашли какой-то предельно точный по настроению способ отыграть эти моменты щедринской партитуры, хотя почти ничего сценического в это время и не происходит — по экрану, которым оборачивается платформа, грустно тянутся заснеженные версты великорусского пейзажа.
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Этот рефрен "держит" спектакль, но, увы, держит механически. В отдельных эпизодах бывает много не то чтобы умного, но скорее остроумного и уж во всяком случае изобретательного — не соскучишься. Во время обеда у пока еще живого-здорового прокурора, покуда чиновники поют главному герою "виват, виват, Павел Иванович", на заднике уже, опережая события, движутся нетвердым шагом силуэты похоронной процессии. Манилов с супругой, чье сладостное сюсюкание Александр Тимченко и Карина Чепурнова изображают псевдобелькантовыми руладами, обитают на пасеке и пичкают Чичикова медом. Машинально жалующаяся на "неурожаи да убытки" Коробочка (Елена Витман) содержит мастерскую по пошиву — опять похоронная тема — белых тапочек. Ноздрев скорее ожидаемый — пустые бутылки, сползшая скатерть, сползшие под стол полуголые гости (и гостьи), но зато уж очень вкусно играет в этой роли Сергей Семишкур. Как, впрочем, и Светлана Волкова в партии Плюшкина (у Щедрина он поет меццо-сопрано) — скорее безобидного бомжика с тележкой, чем инфернальной "прорехи на человечестве". Собакевич (Сергей Алексашкин) бранит чиновников, стоя на трибуне с апломбом постаревшего партработника; его "мертвые души" вылезают из огромных картотечных ящиков, показывая Чичикову мертвецкие бирки на пальцах ног, а вместо исходных портретов греческих полководцев в разговор встревают неожиданно оживающие гипсовые бюсты.
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Но смотрятся эти эпизоды как случайное сочетание то ли гэгов, то ли мини-новелл, когда удачных, когда затянутых и неловких. В мариинских "Мертвых душах" все хорошо с музыкой — Валерию Гергиеву и его певцам щедринский музыкальный театр дается решительно, уверенно и с полнокровной жизнью в каждой ноте. Но цельность, масштаб и горько-смешная эпика все время ускользают; вряд ли случайно Чичиков у Сергея Романова, который поет-то превосходно, в этом спектакле совсем не получился центральным (и вообще сколько-нибудь рельефным) персонажем.
Впрочем, тут уж с волшебной силой искусства в очередной раз поспорила жизнь. Во время второго спектакля кто-то из публики Большого принял сидящего в правительственной ложе композитора Кшиштофа Пендерецкого за председателя Центризбиркома Владимира Чурова. И крикнул по этому поводу что-то гневное, после чего моментально заведшийся зал (тоже обманувшийся) некоторое время аплодировал растерянному польскому классику — который все не мог понять, отчего это ему хлопают с таким саркастическим видом и причем тут Гоголь, опера и "Золотая маска".