"Все воруют. Счета — филькина грамота"

85 лет назад, 3 марта 1927 года, было решено отдать под суд заподозренных в огромных растратах руководителей стройки века — системы орошения земель в Средней Азии. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов разбирался в нестареющей истории освоения бюджетных средств.

Кауфманов канал

Так уж сложилось, что во второй половине XIX века проблема обеспечения отечественной текстильной промышленности отечественным же сырьем из чисто экономической постепенно превратилась в серьезную политическую задачу. Причин тому существовало великое множество. Прежде всего правительство империи пыталось избавиться от не первый век угнетающей государство зависимости от сырьевого экспорта. Ведь на протяжении долгих лет вся жизнь страны прямо и непосредственно зависела от европейских цен на зерно — практически так же, как сейчас от цен на нефть. Случался в Европе собственный приличный урожай или заморские колонии великих держав вдруг увеличивали поставки продовольствия в метрополии, и тут же Российская империя начинала испытывать трудности со сбытом основного экспортного товара и, соответственно, с импортом всего, что внутри страны не производилось.

Одним из немногих товаров, как тогда говорилось, русской выделки, которые вывозились за пределы страны, долго оставались русские хлопчатобумажные ткани. Правда, как утверждали злобствующие знатоки вопроса, из-за низкого качества и относительно высокой цены они не могли конкурировать с продукцией английских мануфактур. Однако их с охотой принимали в обмен на товары южные и восточные соседи России. В частности, в главном центре русско-китайской торговли Кяхте ситцевые ткани обменивали на чай, который внутри Российской империи стоил дорого. Подобные сделки приносили приличную прибыль. Кроме того, по данным русской таможенной статистики, немало хлопчатых тканей вывозилось в Персию и среднеазиатские ханства.

Проблема заключалась в том, что собственный хлопок в стране появился лишь после присоединения Закавказья и первых завоеваний земель в Туркестане. Причем ни его количество, ни тем более качество не могли удовлетворить русские текстильные мануфактуры. Хлопок среднеазиатских сортов считался слишком грубым по сравнению с египетским или американским.

Задача увеличения производства собственного хлопка осложнялась тем, что радикально решить ее можно было только путем расширения сельскохозяйственных угодий на вновь приобретенных южных окраинах империи. Но превратить засушливые степи в хлопковые поля могло только орошение, а это означало строительство новых каналов, что обходилось весьма и весьма недешево.

Именно поэтому в число важнейших направлений деятельности завоевателя Туркестана и его первого генерал-губернатора Константина Петровича Кауфмана входило проведение мелиорации подведомственных земель. В 1869 году на обширной территории Голодной степи начались первые изыскательские работы, и затем был подготовлен проект, предусматривавший орошение 44 тыс. гектаров.

Именно тогда под влиянием общей ситуации в стране и местных условий сложилась хорошо известная практика проведения подобного рода работ. Сначала оказалось, что изыскания проведены с ошибками, и проект пришлось переделывать. А затем стало ясно, что столичные чиновники, при всей важности проекта, не торопятся отпускать казенные средства. Причем отнюдь не только из-за традиционных бюрократических проволочек и конкуренции различных губерний и ведомств: в казне попросту не хватало средств на более важные и насущные нужды.

Поэтому Кауфман в 1873 году решил по-военному использовать для осуществления своего плана административный нажим — заставить местных крестьян работать на строительстве бесплатно, в порядке натуральной повинности. На стройку начали сгонять десятки тысяч дехкан из разных областей губернии. Вот только работали они, мягко говоря, неудовлетворительно. Чуть лучше пошло дело в следующем, 1874-м, году, когда казенные средства, пусть и в малом объеме, все-таки выделили и работникам начали выплачивать хотя бы "кормовые" — по пять копеек на человека в день.

В итоге, собирая на стройке до 70 тыс. дехкан, к 1878 году Кауфман сумел построить первую очередь канала. Однако в следующем году он умер, работы приостановили, а в 1881 году прекратили окончательно.

"Жертва на алтарь отечественной промышленности"

Решение о прекращении строительства канала объяснялось и вечной нехваткой средств, и выбором новой тактики поддержки российских производителей хлопка. В 1879 году правительство ввело довольно высокие таможенные пошлины на импортный хлопок — 40 коп. за пуд. А затем стало их повышать. В 1892 году пошлину довели до 1 руб. 35 коп., а в 1901 году — до 4 руб. 15 коп.

Идея заключалась в том, что российские владельцы ткацких мануфактур сами начнут вкладывать деньги в освоение засушливых земель и займутся мелиорацией. Однако все желающие взяться за такого рода проекты хотели иметь гарантии получения прибыли, а потому настаивали на передаче осваиваемых земель в аренду минимум на 50 лет. Но подобный подход не удовлетворял правительство, а потому десятки тысяч предложений о частном освоении среднеазиатских земель годами путешествовали из ведомства в ведомство, пока наконец не оседали в архивах. Естественно, любые ограничения переставали действовать, когда участие в выгодном бизнесе решали принять члены императорской семьи и сам император.

Тем не менее, несмотря на ограничение частной инициативы, производство хлопка американских сортов в Туркестане значительно возросло. Постоянно увеличивавшаяся цена делала его весьма привлекательным для выращивания на уже освоенных землях. Правда, в ущерб выращиванию традиционных культур от пшеницы до дынь. Следствием этого стал резкий рост цен на продовольствие в Средней Азии. Пуд пшеницы с 1890 по 1901 год подорожал с 45 коп. до 1 руб. 35 коп. В конечном итоге это сказывалось и на цене отечественного хлопка и изделий из него. Этнограф и статистик Орест Авенирович Шкапский в 1909 году писал:

"Как велики переплаты населения всей России за хлопковые изделия, можно судить по расчету, произведенному в начале 90-х годов, когда вычислено было, что в России пуд хлопчатобумажных изделий на 9 руб. обходится дороже английских тканей при условии свободного обращения последних на нашем рынке... В 1898 г. эта переплата равнялась уже 12,9 р. А так как в 1898 г. на внутренний рынок поступило 12.674 тыс. пуд. изделий, то общая сумма переплат выражается в 165 мил. р., из которых в уплату таможенных пошлин поступило 22.308 мил. р., а остальные 143 мил. представляют жертву русского народа на алтарь отечественной промышленности за право носить ситцы русского происхождения".

Рост цен, правда, имел и свою положительную сторону. Правительство империи, всесторонне оценив дело, решило финансировать предложенный губернскими властями Туркестана проект строительства канала в Голодную степь для освоения 49 тыс. га земли. Специально принятым по этому случаю 7 февраля 1900 года законом работы предписывалось выполнить за пять лет. Однако осуществление проекта до боли напоминало строительство канала генерал-губернатором Кауфманом. Видный русский географ и климатолог профессор Александр Иванович Воейков писал:

"При осуществлении этого дела выяснилось, что составленный проект являлся недостаточно разработанным. Это обстоятельство, которое обнаруживалось по мере развития работ, оказало крайне неблагоприятное влияние на выполнение начатого предприятия и привело к необходимости постепенной коренной переработки всего проекта".

При переделке проекта выяснилось, что выделенных на его осуществление средств совершенно недостаточно. Да и те выдавались казной в крайне урезанном объеме. Ратовавший за ирригацию Средней Азии князь Владислав Иванович Масальский констатировал:

"В 1899 г. стоимость осуществления проекта была исчислена в 2,5 милл. р., причем, однако, Государственным Советом было разрешено к отпуску лишь 2,25 милл. р., т. е. на 250 тыс. р. меньше исчисленной суммы... Вследствие затруднительного положения государственного казначейства суммы, потребные на производство работ, подверглись значительному сокращению начиная со второго же года... С 1900 по 1906 г. включительно вместо всей необходимой суммы было ассигновано всего 1.365.700 р., что, конечно, не могло не отразиться самым неблагоприятным образом на ходе работ".

Продолжение строительства потребовало новых затрат.

"При пересоставлении проекта,— писал профессор Воейков,— были произведены все необходимые исследования, причем главное управление землеустройства и земледелия исчислило размер необходимого ассигнования на завершение этого дела в сумме 4.856 тысяч рублей. По рассмотрении проекта законодательными учреждениями он был утвержден 1 июля 1911 года с отпуском на эту надобность 4.738.500 рублей. Благодаря ассигнованию необходимых средств работы были налажены так, что в ноябре 1913 г. был открыт Романовский канал и положено начало первому в Туркестане крупному русскому ирригационному предприятию. Значение его весьма велико, так как оно дает возможность создать в центре края крупный район со стойким в экономическом отношении русским земледельческим населением, приобщить к культуре десятки тысяч десятин пустующих степей и развить культуру на вновь орошенных землях столь необходимого для нашей промышленности хлопка".

Собственно, колонизация русскими новых орошенных земель и была не менее важной целью, чем само выращивание хлопка. Однако вскоре случилась революция, и у новой власти появились новые интересы.

"Это мятеж против власти"

Идея мелиорации и освоения земель Средней Азии нашла свой отклик и у членов нового, большевистского руководства. Однако теперь преследовалась совершенно иная политическая цель. Ленин, загоревшись грандиозным планом строительства каналов и превращения пустынь в цветущий сад, думал прежде всего о завоевании популярности среди населения южных окраин страны. Весной 1918 года он согласился на создание Управления ирригационными работами в Туркестане (Иртур). А 17 мая 1918 года подписал декрет Совета народных комиссаров РСФСР "Об ассигновании 50 миллионов рублей на оросительные работы в Туркестане и об организации этих работ".

Сумма эта по тому времени считалась значительной, но не грандиозной. Однако ее вполне могло хватить, чтобы состав с сотрудниками Иртура доехал до Ташкента и смог начать хотя бы предварительное развертывание работ. Однако начинание повторило судьбу всех предыдущих проектов мелиорации Средней Азии.

Руководитель Иртура, видный специалист по мелиорации Георгий Константинович Ризенкампф, набрал в управление таких же "старорежимных" специалистов и инженеров, каким был и сам. Многие из них не только были дворянами, но и имели титулы. А немалая часть иртуровцев сохраняла выправку офицеров царской армии. К новому постоянному месту службы большинство сотрудников отправилось вместе с семьями и скарбом. Сборы и подготовка затянулись. К тому же эшелон управления продвигался от Москвы к Ташкенту с задержками и долгими остановками в соответствии с ситуацией на фронтах Гражданской войны. Так что к декабрю 1918 года иртуровцы смогли добраться только до Самары. И здесь подозрительную команду из дворян и бывших офицеров арестовали сотрудники местной ЧК, решившие, что перед ними — организованная группа врагов новой власти, которые с женами и детьми пытаются бежать из республики советов. К тому же везут с собой немаленькие деньги.

Переубедить чекистов не смогли даже мандаты с подписями Ленина и других руководителей Совнаркома. Не помогли и телеграммы Ленина с требованием освободить всех, против кого нет явных доказательств контрреволюционности. Ризенкампф в заявлении писал:

"Я требовал дать мне конституцию и положение о чрезвычайных комиссиях, но не добился этого в течение пяти дней, и в течение этого же времени мне не было предъявлено никакого обвинения. Теперь стараются доказать, что мы не являемся советской организацией, и ЧК решила нас разгромить. И она навела такую чуму, такую болезнь, которую трудно выдержать моей организации. Выходит, что ЧК может разгромить целый комиссариат без всякого предписания из центра вопреки центральной власти. Я считаю, что это мятеж против власти, против конституции".

Дело сдвинулось с мертвой точки только после прибытия в Самару двух представителей ВЧК. Часть иртуровцев выпустили из тюрьмы несколько дней спустя, заподозренных в контрреволюционности отправили в Москву, что спасло их от скорой расправы в Самаре. 25 февраля 1919 года президиум ВЦИК решил ликвидировать "Дело Иртура", поскольку никаких доказательств контрреволюционного заговора не нашлось. Но специалисты так и не доехали до Туркестана. А деньги, которые предназначались для изыскательских работ и были конфискованы чекистами в Самаре, бесследно исчезли. На все запросы чекисты непременно отвечали, что в их регистрационных книгах изъятые суммы не значатся.

"25% всех сумм разворовано"

Сотрудники Иртура прибыли в Ташкент лишь в следующем, 1920-м, году. Теперь организация именовалась Туркестанским управлением водного хозяйства (Туркводхоз). Однако на первых порах вместо строительства каналов и плотин его сотрудникам приходилось главным образом поддерживать в работоспособном состоянии и ремонтировать всю систему, созданную прежде.

Новый этап мелиорации начался в 1923 году, когда правительство СССР выделило многомиллионные суммы на проектирование и начало работ как Туркводхозу, переименованному в связи с разделением Туркестана на отдельные республики в Среднеазиатский водхоз, так и республиканским водхозам. Водхозы ежегодно составляли грандиозные планы работ, выбивали финансирование, но, к удивлению московского руководства, ни увеличения посевных площадей, ни значительного роста производства хлопка не происходило. В начале 1927 года в Средазводхоз, Туркменводхоз и Узбекводхоз отправилась комиссия Народного комиссариата рабоче-крестьянской инспекции (НК РКИ).

То, что она обнаружила, действительно поражало. На работы выделялись десятки миллионов рублей, которые тратились попусту, уходили на непонятные и ничем не подтвержденные работы, а приписки превышали все мыслимые и немыслимые размеры.

3 марта 1927 года доклад о положении в водхозах рассмотрела коллегия НК РКИ и приняла решение о передаче дела в суд. В Верховном суде СССР, правда, усомнились, что злоупотребления такого масштаба вообще возможны, ведь все происходило на глазах партийных и советских органов, милиции и ОГПУ. Уголовное дело возбуждать не стали, а в водхозы отправили новую комиссию.

"Верховный Суд СССР,— писала "Правда",— образовал особую комиссию в составе т.т. Гальперина, Кондурушкина и Стефалюка, которая произвела обследование среднеазиатского, узбекского, туркменского и остальных водных хозяйств. В результате этой работы следственной комиссией было составлено заключение, рисующее ту возмутительную бесхозяйственность, ту бесцельную трату громадных народных средств, которая производилась ответственными работниками водных хозяйств на местах. Эти работники в числе 23 чел. были привлечены к уголовной ответственности".

Сообщала главная газета страны и предварительные данные о размерах растрат и хищений:

"О размерах средств, которые отпускались водным хозяйствам, можно судить по ведомостям среднеазиатского водхоза: за время с 1923 по 1926 операционные годы им было израсходовано 26.080.494 руб. 40 коп., из которых на строительство было потрачено 8.209.587 руб. 67 к., а на изыскания — 3.240.745 руб. 85 к. Точно сказать, что на эти деньги построено, как построено, сколько все постройки фактически стоили, руководители среднеазиатского водхоза не могли. По окончательным техническим отчетам по отдельным работам, имевшимся в производственном отделе, удалось установить построенные сооружения только на сумму 1.748.494 руб.".

Схема злоупотреблений, как показало расследование, оказалась примитивно простой. Все водхозы выжимали из союзного бюджета максимум средств, совместными усилиями придумывая обоснования вплоть до самых невероятных. А затем начинали тратить деньги с невероятной скоростью на необъяснимые цели.

Как утверждал на заседании выездной сессии Верховного суда СССР в Ташкенте прокурор Иван Кондурушкин, одним из основных способов растраты денег в водхозах стали изыскательские работы. Где они проводились в реальности, сколько было потрачено средств, выплачивались ли они реальным людям, или раскладывались по карманам, установить так и не удалось:

"Изыскания ставились таким образом, что они нарастали как снежная глыба, катящаяся с гор, начиная с маленького, развертывались до безграничности. Бессметность и беспрограммность сопутствовали всем крупнейшим изысканиям... В науке производятся исследования для изучения той или иной проблемы, которая может быть осуществлена далее лет через 50-100. Но в строительстве, в частности в ирригационном строительстве, которое есть дело настоящего дня, можем ли мы допускать постановку ирригационных изысканий, с затратой на них миллионных средств, которые заведомо найдут практическое осуществление только через 50-100 лет? Как же происходили изыскания? Свидетель инженер Благов заявил, что, когда он приехал в Чарджуй, "там сидел вор на воре, вор вором погонял, тащили буквально каждую копейку, которую можно украсть. Изыскания — это яма, в которую можно уложить любой капитал". "Я утверждаю,— заявил Благов,— что 25% всех сумм, отпущенных на изыскания, разворовано"... На вопрос: "А что, такое положение с изысканиями только в Туркменистане?" — Благов ответил: "Нет, и в других водхозах тоже, а в Узбекводхозе еще больше". То есть в изысканиях идет поголовное воровство, так как нельзя проверить изыскателя-техника, работающего в поле, где с расходами и с изыскательными материалами можно проделать что угодно".

"Женщины в водхоз принимались по внешности"

Отдельную статью обвинения составляло отношение к рабочим, которых везде и всюду обсчитывали и обкрадывали:

"В разных показаниях указывается на одни и те же безобразия: рабочие подвергаются буквально издевательствам; медицинская помощь не оказывается: рабочие по четыре дня валяются больными; они живут как пещерные жители: вынуждены копать печки и печь в них лепешки, баков для воды не хватает. Землянки находятся за два-три километра от места работ, и рабочим, проработавшим весь день, идти так далеко, конечно, немыслимо. Они ночуют где попало — в шалашах, на голой земле... Всюду обсчеты, обмеры рабочих. Расчетные книжки не выдавались. Вместо этого расплачивались с представителем артели, так как туркмены поголовно неграмотные. Заявления об обсчете, обмере поступали неоднократно и рассматривались в окрисполкоме. Администрация работ объясняла это тем, что рабочие незнакомы с метрической системой, и им "кажется", что их обманывают. Когда человек работает по 12-16 часов в день и получает за это только 30-50 коп., ему действительно "покажется", что на его горбе кто-то руки греет. И наконец, имело место избиение рабочих".

"Правда" по этому же поводу возмущалась:

"Практиковалась система обсчета рабочих, недовыплаты им денег и проч. Случай в Советском Союзе совершенно исключительный и небывалый".

Огромные деньги, как рассказывал на суде прокурор, потратили и на разнообразные технические новшества. К примеру, на ветряные двигатели, которые должны были качать воду из каналов:

"В Туркменистане хотели поставить пресловутые ветряки, хотя там ветры недостаточны, как раз в вегетационный период, в период полива. Израсходовано, правда, только 10 тыс. руб., но это очень характерный случай. Некие отец и сын Погоржельские появляются на сцене. С моделью ветряков они едут в Москву, почему-то через Баку. Под Москвой они снимают лесную дачу и нанимают рабочих. Начинается рубка леса для деревянных башен. Затем чурбаки отправили в Чарджуй и свалили под навес, где они лежали два года. Лес, конечно, достаточно высох. Из него вышли прекрасные дрова, тысячи по две руб. за куб.".

А в деле снабжения творились настоящие чудеса:

"Обстановку со снабжением свидетель Дунаев характеризовал одним словом "вакханалия". Отдел снабжения не знал, на что просит деньги, а водхоз не знал, на что отпускает деньги. Похоже на какую-то кадриль слепых. В результате — заготовки вроде пресловутых никуда не годных гнилых сапог, которые развалились через две недели... "Дешево" купили в Москве лес, оказавшийся сплошной трухой; тачечные колеса тоже оказались негодными, не лезли на оси, пришлось колеса растачивать. При этом имелось агентство на Урале, представительство в Москве и отдел снабжения по Средазводхозу. При заготовках Узбекводхоза, первоначальные предположения были на 1 млн руб., заготовили, однако, на 2 млн., а затем началась распродажа излишне закупленного материала ввиду свертывания работ".

Однако самой большой статьей расхода оказалось содержание аппаратов водхозов: из 70 млн руб., выделенных всем водхозам в совокупности, 22 млн потратили именно на аппарат и его руководителей. Как именно тратил деньги на аппарат начальник Средазводхоза Рыкунов, на суде рассказывали подробно:

"Свидетель Дунаев нам говорил о таких действиях: были попойки, были женщины из аппарата, с которыми у Рыкунова была "короткость". Попойки в Москве происходили на казенные деньги. Далее, Манжара говорит: "Женщины в водхоз принимались по внешности". Или, как говорит Мадунцев, "в водхозе было полно проституток"".

Ко всему прочему руководители водхозов, платившие рабочим 30-50 коп. в день, себе выписывали по тысяче и больше рублей в месяц, не считая командировочных и прочих ничем не обоснованных выплат.

Однако самым удивительным на этом процессе оказался приговор. Несмотря на значительные суммы растраченного прокурор запросил для трех руководителей водхозов по десять лет лишения свободы, а для их соучастников — от двух до пяти лет. Но суд снизил меру наказания главным обвиняемым до шести лет. Остальные получили от пяти лет до года заключения. Троих обвиняемых оправдали.

На суде немало говорили о том, что приговор должен не напугать, а встряхнуть хозяйственных работников. Заставить их работать лучше и строить дешевле. Именно этого в итоге и добились. Все следующие грандиозные каналы в Средней Азии сооружались методом народной стройки, когда колхозники работали практически бесплатно. Ведь любое правительство, будь оно рабоче-крестьянским или царским, рано или поздно понимает, что бремя государственных проблем удобнее всего перекладывать на плечи простых людей.