Записки кинооператора Серафино Губбьо
Луиджи Пиранделло
Текст
"Это — изобретение. Оно должно работать. Поедать. Оно поедает все, что ни дадут, всякую дрянь, которую перед ним поставят. Оно и тебя проглотит, оно ест все..."
Впервые изданный по-русски роман великого итальянского модерниста, написанный в 1915 году.
Некто Серафино Губбьо приезжает в поисках работы в Рим и случайно встречает приятеля своей юности — режиссера Коко Полака. Благодаря ему герой получает должность кинооператора на студии "Космограф". Губбьо вскоре становится виртуозом, но при этом вызывает презрение у всех, с кем работает. Для них он — продолжение своего аппарата, "рука, которая вертит ручку". Тем не менее герой оказывается замешан в любовной драме с участием роковой актрисы Вари Несторофф, ее брутального любовника Ферро, богатого бездельника Нути и простушки Луизетты. Интрига "Записок" — нечто среднее между психологическим романом с достоевщиной и кровавой бутафорией итальянской оперы.
Но интрига тут не главное. "Записки кинооператора" — интереснейший переходный текст. Он написан вроде бы на избитую тему: весь мир — театр, основное желание людей — покрепче надеть свои маски. Единственная возможность не участвовать в балагане — стать социальным невидимкой (это любимый мотив Пиранделло). Однако схема эта на глазах ломается. Мир больше не театр, он — кинематограф. Люди играют роли лишь для того, чтобы исчезнуть из жизни — утратив себя реальных, превратиться в образ, вечно воспроизводимый и мертвый. А невидимка-оператор становится исполнителем этого желания — ненавистным и вожделенным палачом "настоящей жизни".
Сейчас роман Пиранделло кажется, несмотря на все обаяние, немного наивным. Но Вальтер Беньямин напишет "Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости" только через 20 лет; Майкл Пауэлл снимет "Подглядывающего" (главный фильм о кинокамере как орудии смерти) — через 45. Этот ряд можно продолжить. В тот момент, когда писался "Серафино Губбьо", кино только-только начало превращаться в большое искусство. Пиранделло молодой кинематограф почти ненавидел. Но именно ярость дала ему силы для удивительного, опережающего время интеллектуального рывка.
В открытое окно
Владимир Кучерявкин
Арго-Риск
Первая почти за 10 лет книжка замечательного питерского поэта. Кучерявкин — может быть, единственный значительный автор, для которого абсурдизм обэриутской ветви стал не вызовом, а традицией. В его стихах — очень узнаваемый полет вещей, фигур и понятий, тонкий языковой сдвиг. Однако прямо унаследованные у Заболоцкого и отчасти Вагинова приемы неожиданно становятся здесь средствами почти классической лирики. Кучерявкин пишет, в сущности, элегии. И, казалось бы, невозможное в современных текстах совпадение души и наружного мира у него удивительно органично. Новая книжка — совсем тихая. В ней абсурд уже настолько воздушен, что почти не замечается. Нарушение языковых норм ощущается тут просто колебанием воздуха, нежным смысловым ветром. "То пол в квадратиках, то баба в полдороги. / Куда идти с тяжелой кровью, слышишь, папа? / Как городской болван, расставив ноги, / Окно полощет по лицу златою лапой. // Трясет буфетчица за стойкой рыжей гривой. / Заныли скрипки, задышало сердце. / А дядька пьет вино, вино да пиво. / И дикие в глазах полезли зайцы".
Карта времени
Феликс Пальма
Corpus
Не слишком глубокомысленный, но вполне увлекательный фантастический ретророман, получивший в Испании премию "Атенео де Севилья" и переведенный уже на 30 языков. Лондон, конец XIX века. Где-то в переулках орудует Джек Потрошитель, молодой Герберт Уэллс выпускает в свет свою первую книжку — "Машину времени". Идея транспортации во времени увлекает всех: предприимчивый аферист устраивает аттракцион, предлагая простым британцам попасть в 20 мая 2000 года — на финальную битву машин и людей. Аттракцион пользуется большой популярностью, но те, кому действительно зачем-то нужно в другое время, предпочитают идти непосредственно к Уэллсу. Сам Уэллс хотя и понимает, что любое будущее не более, чем воображение, и в перемещения во времени не верит, тем не менее созданный им самим миф не развенчивает и, даже наоборот, включается в эти игры: одному пылкому юноше инсценирует поездку в прошлое, чтобы спасти возлюбленную от рук знаменитого маньяка, для другого пишет письма из будущего. Между тем вокруг главных героев суетятся еще десятки исторических и выдуманных персонажей. Постепенно сюжетных линий образуется столько, что в чехарде прошлого и будущего все труднее становится различить, где правда, а где очередная выдумка.
Анархисты
Александр Илличевский
АСТ
Новый роман популярного российского прозаика — четвертая часть условного цикла под названием "Солдаты Апшеронского полка" про то, как интеллигентные люди теряют себя в несовершенном мире (еще туда входят книжки "Матисс", "Перс" и "Математик"). Петр Соломин, успешный бизнесмен с нереализованными художественными амбициями, переезжает из Москвы в Калужскую область и обнаруживает, что рядом с его новым домом когда-то проживал известный теоретик анархизма Чаусов. Как ни странно, дух его идей все еще веет в округе и для героя тоже оказывается вполне ощутимым.
Вечером во ржи: 60 лет спустя
Джон Дэвид Калифорния
Эксмо
Забавный литературный курьез. Вышедший в 2009 году роман-продолжение "Над пропастью во ржи". 76-летний Холден Колфилд снова пускается в бега — на этот раз из дома престарелых, а по дороге вспоминает прошедшие годы. Человек, писавший под псевдонимом Джон Дэвид Калифорния, как быстро выяснилось,— шведский издатель Фредрик Колтинг, поклонник Сэлинджера, решивший выразить свою любовь таким необычным образом. Любовь оказалась безответной. По иску еще живого Сэлинджера книжка была запрещена в Штатах.
Перформансы насилия: Литературные и театральные эксперименты "новой драмы"
Марк Липовецкий, Биргит Боймерс
НЛО
Объемная книга о "новой драме", написанная известным специалистом по современной русской литературе совместно с британской исследовательницей российского театра и кино. Работа Липовецкого и Боймерс рассказывает о том, как изучение социального насилия, с которого начинали авторы новой драмы, постепенно превращалось в самостоятельный художественный язык, своего рода новый театр жестокости. К новой драме можно относиться по-разному, но книжки такой степени обстоятельности про современную русскую культуру появляются крайне редко.
Сочинения русского периода
Лев Гомолицкий
Водолей
Уехавший из Петербурга еще до революции Лев Гомолицкий в 20-х — 30-х был одной из центральных фигур варшавской ветви русской эмигрантской литературы, однако после Второй мировой стал писать исключительно по-польски и в качестве русского писателя оставался до недавних пор полностью забытым. Выпущенный сейчас огромный трехтомник со стихами, статьями, переводами, попытками прозы и письмами — для знакомства, конечно, избыточен. Но другого издания не существует, а Гомолицкий — правда удивительный поэт, писавший вроде бы символистские стихи с позиции почти современного сознания: "Заря цветет вдоль неба, как лишай. Где труп кошачий брошен за сарай, растет травинкой желтой и бессильной отвешенный так скупо людям рай".