Эволюционная сознательность

Премьера театр

Мюнхенский театр "Каммершпиле" показал премьеру спектакля "Васса" по пьесе Максима Горького в постановке Алвиса Херманиса. Спектакль дополнил "русскую серию" постановок знаменитого латышского режиссера в немецкоязычных театрах. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.

К явно обозначившейся в последние сезоны новой волне интереса немецкого театра (да и тяготеющих к нему театров из сопредельных стран) к драматургии Горького спектакль Алвиса Херманиса прямого отношения не имеет. Театры вспомнили о Горьком, потому что в европейском воздухе запахло социальными грозами, и поведение человека перед лицом неизбежных общественных потрясений стало вновь предметом сценической рефлексии. Херманису интересны не столько революции (вообще, он никогда не занимается размышлениями о будущем), а люди разных эпох, их поведение, их способы жить рядом, их попытки выстраивать отношения друг с другом и с жизнью. Поэтому, наверное, он взял не общеизвестный, а первый вариант "Вассы Железновой" — пьесу, написанную между двумя русскими революциями,— в котором еще не было вписанной по просьбе советской власти темы "неизбежного крушения капитализма".

Изучает режиссер, кстати, не только людей, но и способы взаимоотношений с материалом. С некоторых пор он увлекся подробным воспроизведением бытовой среды обитания персонажей — из нее словно вычитывается и способ игры. В "Вассе" художником Кристиной Юрьяне на сцене подробнейшим образом воспроизведен дом семьи Железновых. Можно долго и с наслаждением описывать насыщенную бытовыми деталями обстановку этого дома — мебель, посуду на обеденном столе, белье, лампу, бумаги и канцелярские принадлежности на столе рабочем, висящую на стене карту Нижнего Новгорода столетней давности, потемневшие в углах, у потолка, стены, хорошо видную за окнами и дверями террасу, на которой в первой половине спектакля ворочается умирающий муж заглавной героини.

Мы сказали бы: "Ну прямо старый МХАТ". Немцы оперируют более близкими им понятиями, они говорят: "Ну прямо "Шаубюне" времен Петера Штайна". Говорят уже не в первый раз, то же самое сказали после чеховского "Платонова", которого Херманис поставил год назад в венском Бургтеатре,— многочасового спектакля, где не только бытовая среда, но и поведение персонажей было приближено к "правде жизни", и режиссер наблюдал, кажется, не только за людьми и за их лицами, но и за их силуэтами и тенями, за сменой освещения, вслушивался не только в слова, но в шорохи и паузы. Многих эта самодостаточная театральность смутила и заставила скучать, но многих восхитила, и "Платонов" был приглашен на "Театртреффен" — самый престижный смотр лучших работ немецкоязычных театров.

В "Вассе" режиссер, очевидно, пошел еще дальше в своих играх с театральными стилями. Поначалу подробная игра актеров — у нас это называется "не засунуть иголки между персонажем и исполнителем" — по сравнению с венским "Платоновым" кажется более отчетливой, более выпуклой, а для "четвертой стены", можно сказать, найдена оптимальная толщина. Но проводя героев сквозь горьковский сюжет (надо сказать, что с точки зрения мастерства драматурга первый вариант пьесы уступает второму), Алвис Херманис словно ведет их еще и через время, через весь прошлый век. Картина распада одной семьи, нарисованная Горьким, столь завораживающе безысходна, что оставаться в рамках чинного психологического театра режиссеру скучно.

Стены нижегородского дома остаются теми же, тарелки и костюмы не меняются, а вот сами Железновы благодаря Алвису Херманису "дрейфуют" туда, где ужас проявлений человеческой натуры изживается лишь смехом — горьковские персонажи в своей садистской привязанности друг к другу становятся сравнимы с семейкой Адамсов. Трудно сказать, получилось ли бы задуманное столь убедительно, если бы не Элси де Брау, играющая Вассу. Голландская актриса (интендант театра "Каммершпиле", известный голландец Йохан Симонс пригласил в мюнхенскую труппу несколько своих соотечественников, что, мягко говоря, далеко не у всех баварских зрителей вызвало одобрение) удивительно соединила в себе чувственность и строгость, ни разу не позволив себе легко предполагаемую в такой роли "немецкую истерику" какой-нибудь другой актрисы.

Когда в кульминационной сцене спектакля умирающий Прохор Железнов корчится на полу у ног Вассы, которая продолжает безучастно обедать, понимаешь, что эволюция с успехом заменила (и обессмыслила) революцию. Алвис Херманис вообще не уверен в том, что человеческая активность приводит к благотворным последствиям. Васса охраняла свое дело — и потеряла и семью, и себя. В этом смысле рифмой к мюнхенской премьере нужно считать не венского "Платонова", а другой спектакль из "русского цикла" Алвиса Херманиса — поставленного сначала в Кельне, а потом в Риге "Обломова". Не встающий с кровати Илья Ильич вызывает у режиссера очевидную симпатию, деловая же Васса, которая в начале спектакля просыпается, но сразу встает, чтобы в финале умереть на этой же кровати на руках у своих дочерей, вызывает в лучшем случае изумление. Русскому герою, наверное, следует все-таки быть лежебокой.