Веселая толстощекая повариха между двумя веселыми стопками таких же толстощеких тарелок в раздаточном окошке рабочей столовой. Шахтер Никита Изотов, бронзовым истуканом смотрящий в социалистические дали. Девушки, убирающие колосья в стиле Милле, но, в отличие от персонажей французского недореалиста, сияющие от счастья в стране советской жить. Свержение хищных двуглавых орлов с башен Кремля и вознесение на их место рубиновых звезд. Гордые советские художники и актеры, птичницы и кузнецы, трактористы и писатели. И еще ВДНХ — страна вечного солнца, вечных фонтанов, пальм, веселых грузин и не менее веселых туркменов, кокетливых официанток, счастливых отдыхающих и бесконечного детства.
Все это — знаменитые фотографии одного из самых известных и самых последовательных советских репортеров, абсолютного классика и совершенного мастера того, что именовалось "соцреализмом". Сам он слово "реализм" любил и искренне верил, что именно реальность фиксировал всю свою долгую и, наверное, довольно счастливую жизнь. Голода вокруг показанной ему изобильной шахтерской столовой на Украине не видел, но и подлогов, вроде постановочного "Знамя победы над Рейхстагом" Халдея, не совершал. Родченко и иже с ним фокусников-формалистов из группы "Октябрь" за визуальные их игры строго порицал, сам же снимал "прямо" и "честно", так, как видел. Или, точнее, так, как хотел видеть.
"Повариха", 1930-е годы
Фото: Марк Марков-Гринберг / галерея им. Братьев Люмьер
Жертвой любви к фотографии будущий классик пал еще мальчишкой, увидев у однокашника по школе в Ростове-на-Дону домашнюю фотолабораторию. Уже через год его снимки публиковались в местной газете "Советский юг", а в 1925-м восемнадцатилетнему Марку Гринбергу поручили снять самого Маяковского. Он снял и поехал в Москву. Там все было очень хорошо, просто прекрасно: к 1930 году он уже был в штате Пресс-клише ТАССа, фотографировал строительство Днепрогэса, организацию первых колхозов, главных рупоров советской власти, Горького и Маяковского, и ее гостей — Ромена Роллана и Бернарда Шоу, шахтеров-новаторов Алексея Стаханова и Никиту Изотова и летчиков-героев Чкалова, Громова, Гризодубову и Осипенко. В 1938 году перешел на работу в Фотохронику ТАСС. К этому времени относятся его самые знаменитые снимки, те, которые и вошли во все возможные хрестоматии по истории отечественной фотографии. Но ими история Маркова-Гринберга вовсе не исчерпывается.
В сентябре 1941-го идет рядовым на фронт. В июле 1943 года политотделом армии направлен корреспондентом в армейскую газету "Слово бойца". Военные снимки Гринберга многочисленны, идеологически выдержаны, все так же идеально выстроены, по большей части все так же позитивны, но в них появляется тревожность. Не столько та, что продиктована тематикой, сколько чисто изобразительная — светом, композицией, зияющими пустотами прежде довольно изобильного стаффажа фотограф рассказывает какую-то свою, впервые, может быть, в его жизни действительно индивидуальную историю.
Все это исчезнет, как будто и не было. На беду свою родившийся евреем, он в ходе борьбы с космополитизмом будет сослан в фотоиздательство Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, где километрами будет снимать всю эту бутафорию государственного значения. Собственно, один из самых крупных фотографов страны никогда "в "большую фотожурналистику" уже не вернется. С 1957-го и до ухода на пенсию в 1973-м он работал в журнале "Клуб и художественная самодеятельность". Его много выставляли и выставляют, он внесен во все возможные списки первых и главных, тысячи его фотографий хранятся в открытых фотоархивах, но по большому счету мы почти ничего о нем не знаем. Свой собственный, домашний архив он не давал смотреть никому, даже дочери. Выставка в Центре имени братьев Люмьер станет первой ретроспективой на "новом" материале. Смогли ли кураторы найти в нем что-то, что расскажет о другом Гринберге,— большой вопрос. Вполне возможно, что он так и останется в истории фотографии Великим слепым — человеком, который не хотел видеть правды.
Центр фотографии им. братьев Люмьер, с 29 февраля до 15 апреля