Мы — ремесленники, они — производственники

Часовщик Деметрио Кабиду отвечает в марке Montblanc за высокое часовое искусство, такое же высокое, как легендарная альпийская вершина. Кабиду руководил и руководит старинной швейцарской компанией Fabrique d`Horlogerie Minerva. Richemont Group приобрела ее в 2006 году и передала Montblanc, дому, который в то время начинал писать своими ручками свою часовую историю.

— Хорошо помню момент, когда все узнали, что "Монблан" покупает "Минерву". Сколько это вызвало сомнений и разговоров. Что станет с "Минервой" и к чему вообще этот неравный брак?

— Как вы понимаете, я был со стороны бесприданницы. В момент покупки "Минервы" группой Richemont я, честно говоря, надеялся, что нам предоставят развиваться самостоятельно, что мы станем еще одной маркой в группе. Но я думаю, им было ясно, что слишком много сил нужно, чтобы вывести на рынок столь маленький бренд, хотя и с отличной историей. А "Монблан" в то время старался стать часовщиком, ему нужно было наследство, которое бы укрепило его часовые корни. И в Richemont решили соединить две марки. Не скрою, сначала мне было обидно. Но потом я понял: какое счастье, что нашим патроном стал именно бренд "Монблан". Среди всех марок группы он был менее всего часовщиком и оттого имел в нас наибольшую нужду. Для нас открылась возможность служить клиентам, пусть с помощью "Монблана", но и "Монблан", надо отдать ему должное, никогда не забывал, в компании говорят о нас, нас никто не прятал. Согласитесь, что любая другая часовая марка была бы заинтересована в своем имени, а не в нашем.

— То есть у "Монблана" не было традиций, а теперь у него традиций целая мануфактура?

— Вот именно. Благодаря нам новый часовой "Монблан" имеет 150-летнюю историю и специальное подразделение, одно из немногих в мире, которое способно самостоятельно провести часы от эскиза до серии, а не просто ставить свое имя на компиляции чужих умений.

— В чем разница между большим "Монбланом", расположенным в Ле-Локле, и "Минервой" в Виллере?

— Большой "Монблан" — это 100 тыс. часов в год, а мы производим 200 часов в год. То есть мы — два промилле от их производства и должны иметь другую философию. К тому же это все-таки два разных места.

— Далеко друг от друга?

— 30 километров. Мы — ремесленники, а они — производственники, у каждого своя гордость, и сотрудничество нам помогает. Я страшно доволен, когда Тьери Жюно, который директорствует в Ле-Локле, говорит: "Мне нужен совет". Я всегда рад ему помочь, а они мне — в маркетинге, в кадрах и так далее. Они дают мне возможность заниматься тем, что я больше всего люблю,— часами.

— Одним словом, это история мануфактуры при мануфактуре — как Renaud et Papi при Audemars Piguet.

— Такое существовало всегда. Я работал когда-то в Louis Brandt, маленьком подразделении, которое разрабатывало усложнения для Omega, как Renaud et Papi для Audemars Piguet. Так что "Минерва" не исключение.

— Но Джулио Папи работает и на другие марки вроде Richard Mille, а ваша мануфактура — только на "Монблан"?

— Мне самому, быть может, и хотелось бы проектировать различные усложнения для разных марок. Ведь я потомственный часовщик, моя мама работала в Jaeger-LeCoultre, поэтому я с детства — в мире часов, у меня огромный опыт. Еще до альянса с "Монбланом" у нас были контракты с Panerai, мы делали им несколько механизмов, но с прошлого года контракт закончился. Теперь работаем только для "Монблана", делаем маленькие серии, как традиционные часовщики, в той манере, в которой я хочу и люблю работать. Так хотели бы работать многие, но у них нет рядом "Монблана", который бы им помог. Но я считаю, и мы для них полезны, когда делаем вещи, о которых говорят.

— Как давно вы работаете в "Минерве"?

— 11 лет. Раньше я работал на Lemania, которая потом стала основой Breguet. Я провел там более 25 лет и ушел перед тем, как нашим хозяином стал Николас Хайек. И еще я был техническим директором в Gerald Genta и Daniel Roth. Я начал работать в 15 лет. Знаете, теперь я во главе предприятия, но вот этому я как раз не учился, это необходимость, а желания такого у меня не было. Возможно, кому-нибудь нравится командовать тысячами, десятками тысяч, но это не мой случай. У нас маленький штат, всего 40 человек, я самый старший, мне 60, а самому младшему — 22. Всех я зову по именам и не хочу говорить никому "Бонжур, месье", потому что я не помню его фамилии.

— Ваше видение будущего для швейцарских часовщиков?

— Я больше 40 лет в часах и всякое повидал. Мне везло, я не терял работы, но в 1970-х я был на предприятии, где трудились 450 человек и 300 отправили за ворота, потому что явился кварц и им больше нечего было делать. Многие мои друзья предпочли это забыть, а я помню и боюсь возврата. Потому что мы делаем вещи, которые являются настоящим часовым подвигом, но при этом понимаем, что электроника все равно точнее. Часы — это больше не необходимость, и я бы очень не хотел, чтобы все прекратилось однажды.

— "Монблан" похож на вас. Марка делает ручки, когда люди пишут все меньше и меньше.

— Конечно, в этом мы родственники, может, потому они так хорошо нас понимают.