Мекка приехала

На любой страшный запрет хоть когда-то да найдется нарушитель, и безоговорочное запрещение неверным вступать в самый священный город ислама не один век провоцировало европейцев. Некоторым все-таки удалось увидеть святыни Мекки собственными глазами, хотя эта авантюра превращалась для них буквально в дело всей жизни. Одних актерских способностей и любознательности для этого было явно недостаточно. Людовико ди Вартема, который в XVI веке стал первым европейцем, увидевшим и описавшим Мекку, сначала на правах солдата удачи долго скитался по Египту и Леванту. В начале XIX века Иоганн Людвиг Буркхардт перед своим путешествием на Восток не только учил арабский в Кембридже, но и странствовал босиком по английским деревням, привыкая к избранной им для своего вояжа роли обнищавшего сирийского торговца. Самый известный востоковед викторианской Англии, эксцентричный Ричард Бертон, семь лет прослужил в Индии, где не только освоил в совершенстве несколько восточных языков, но и научился безукоризненно изображать правоверного мусульманина.

А вот теперь, если воспользоваться невольно просящейся на язык поговоркой, гора идет к Магомету: Британский музей устроил большую выставку, которая призвана дать возможность всем желающим хотя бы виртуально примерить на себя ощущения настоящих хаджи. Это может звучать, как бездумная фраза из рекламного проспекта, но стоит признать, что создатели этой небывалой для западного мира выставки действительно хотели продемонстрировать максимальную обстоятельность. Бесстрастных визуальных образов и документально-этнографической нагрузки мало, надо дать эмоцию — и она возникает. Хотя бы в виде неконтролируемой реакции, невольного импульса, который производит зрелище бескрайнего людского моря, омывающего Каабу и другие святыни, входящие в обязательную программу хаджа.

Кааба, святилище еще доисламской эпохи (согласно Корану, ее в подражание "небесной Каабе" построил Адам, а потом восстановил Авраам), сейчас окружена комплексом мечети аль-Харам, назвать которую грандиозной — все равно что назвать египетские пирамиды могилками. В настоящее время в этой мечети могло бы разместиться все население, скажем, Самары. Но перестройка и расширение мечети продолжаются, и вскоре она сможет вместить уже не Самару, а какой-нибудь Нижний Новгород. Миллион триста тысяч человек в одной мечети: масштабам разворачивающейся в Мекке строительной деятельности тоже затруднишься подобрать прецедент.

Другое дело, что эта деятельность не только беспрецедентна, но и беспощадна. Об этом вряд ли кто-то вспоминал по поводу выставки, но просачивающиеся время от времени в западную прессу известия, вообще-то говоря, ужасают. В Мекке и Медине уничтожены почти все исторические постройки, от старинных крепостей до жилых домов начала ХХ века. Истреблены не только бесценные археологические памятники, но и многие памятные места ислама: говорят, что могилу матери пророка заасфальтировали, на месте дома его жены Хадиджи построили общественный туалет, а на месте дома первого халифа Абу-Бакра — отель Hilton, и все это невзирая на протесты исламского мира. Сравнив виды теперешней Мекки со старыми фотографиями, к этим сведениям поневоле станешь относиться с доверием: на месте города, который выглядит как феерическая декорация к фильму по арабским сказкам, теперь, насколько хватает взгляда, стоят многоэтажки, которых устыдился бы и "Моспроект-2". Религиозного парадокса в этом нет, поскольку пользующееся в Саудовской Аравии абсолютным влиянием ваххабитское духовенство, мягко говоря, с неодобрением относится к любым объектам поклонения, помимо самых главных святынь Мекки и Медины. К тому же у государства тоже на все есть ответ: попробуйте разместить 3 миллиона человек, прибывающих в Мекку на хадж (и это без учета потока паломников в остальное время года), да еще сделать так, чтобы все эти миллионы друг друга не растоптали, тут уж не до архнадзоров. И вот даже минареты той самой мечети аль-Харам выглядят теперь игрушечными по сравнению с нависшими над ней башнями гостинично-торгового комплекса Абрадж аль-Байт. Строила это здание компания Binladin Group, и это, между прочим, не однофамильцы покойного Осамы бен Ладена, а ближайшие его родственники. Хотя, честно говоря, если бы это были родственники матери Терезы, то есть ощущение, что настолько скверная архитектура и ее память несколько омрачила бы.

Само собой, в парадных словах вокруг выставки все эти темы были бы неуместны, она должна трактоваться исключительно как свидетельство новой, невиданной еще степени мира, открытости и взаимопонимания между двумя цивилизациями. Карен Армстронг, авторитетнейший религиовед, написала по случаю выставки для "Гардиан" программную статью, где призывает отречься от средневековых предрассудков относительно мусульман, и тогда-де они оценят и поймут наши либеральные ценности. Музей, действительно, безопасная территория для такого диалога, поскольку он сам этот диалог модерирует. Рассказывая о хадже, он показывает невиданное количество уникальных артефактов, иллюстрирующих значение аравийских святынь — прежде всего расшитые кораническими надписями занавеси и покрывала, которые во все столетия исламской истории присылались в Мекку и Медину для украшения святых мест. Некогда гигантский черный "чехол" для Каабы по сложившейся традиции ежегодно отправляли в Мекку турецкие султаны, а вот правители Египта претендовали на привилегию посылать туда "махмал", драгоценный шатер-паланкин, становившийся одним из символов хаджа: такой махмал, щедро расшитый золотом по красной ткани, выглядит одним из самых эффектных визуальных акцентов выставки. Хотя на самом деле ее самая главная драгоценность — это, вероятно, подчеркнуто скромная, даже лапидарная рукопись Корана, созданная в VIII веке и, соответственно, являющаяся одной из самых древних копий священной книги мусульман.

Мекка — средоточие исламского мироздания, напоминают средневековые карты, помещающие Каабу в центр плоской Земли (совсем как Иерусалим на христианских картах того же времени), и затейливый астрономический прибор XVI века, помогающий определить направление на святой город. Эта географическая абстракция обретает плоть и кровь, когда выставка начинает описывать, как, собственно, совершали свое паломничество люди разных стран и разных эпох: хадж, настаивает директор Британского музея Нейл Макгрегор,— это еще и уникальный феномен логистики. Вот кость жившего в IX веке верблюда, найденная при раскопках дороги, которую строила тогда Зубайуд, жена известного по сказкам 1001 ночи халифа Гарун аль-Рашида. С тех пор добрую тысячу лет паломники, стекающиеся в Аравию со всех концов магометанской ойкумены (от Индонезии до Алжира, от Поволжья до Нигерии), странствовали одними и теми же караванными маршрутами; некоторые из них свое путешествие описывали — и разномастные травелоги, часть из которых сохранилась со средних веков, составляют тоже очень важную часть выставки. Потом все меняется: по Ближнему Востоку прокладывают железные дороги, дорожные заботы берут на себя туристические агентства, кустарные паломнические сувениры постепенно превращаются в штампованный ширпотреб, сами хаджи все чаще фиксируют свои впечатления не с помощью пера и бумаги, а с помощью фотоаппарата.

Можно на интеллектуальном уровне отдавать себе отчет в том, что ежегодный хадж — самое глобальное и самое масштабное религиозное событие на планете, что оно бьет все рекорды известных истории человеческих сборищ. Но все же полное осознание этих статистических фактов приходит при взгляде на фотографии и видеокадры, запечатлевшие эти стекающиеся в Мекку тьмы, и тьмы, и тьмы. Это уже не толпа, не людская масса, а что-то сродни явлению природы.

Белая равнина из пикселей, которыми при ближайшем рассмотрении оказываются паломники в ритуальных одеяниях, и возвышающийся посреди нее черный куб Каабы — не нужно быть Родченко, чтобы оценить визуальный потенциал этой картины. Неудивительно, что на выставке есть и откликающиеся на этот потенциал произведения современного искусства, вроде "Магнетизма" художника из Саудовской Аравии Ахмеда Матера: железные опилки, выстроившиеся вокруг намагниченного кубика, до буквальности напоминают окруженную паломниками Каабу.

Лондон, Британский музей, до 15 апреля