премьера / кино
В прокат выходит исторический блокбастер Стивена Спилберга "Боевой конь", номинированный Американской киноакадемией на шесть "Оскаров". За нелегкой судьбой коня Джои наблюдала ЛИДИЯ МАСЛОВА.
Создателя "Боевого коня" можно считать беспросветно нормальным классическим занудой и добрым сказочником — он сделал фильм, в котором война показана как немного грязное и слегка опасное, но по большому счету вполне естественное занятие для людей и лошадей, помогающее им лучше понять друг друга и проявить самые прекрасные качества.
Злые и жестокие люди, особенно среди немцев, против которых воюет английский конь, в спилберговской батальной панораме тоже, как ни странно, попадаются, но выглядят, скорее, как некое жалкое недоразумение. Большого и непоправимого вреда добрым и хорошим персонажам они причинить не могут, хотя и пытаются, и в итоге оказываются раздавлены и уничтожены самоотверженностью, великодушием и душевной (да и финансовой, чего уж там) щедростью положительных героев. Так, в качестве одного из недоношенных вялотекущих злодеев на экране появляется Дэвид Тьюлис в клетчатом пиджаке и пушистых бакенбардах — в роли девонширского землевладельца, который хочет купить коня за бесценок и становится одним из тех, кто пытается разлучить лошадь и ее первого, самого чуткого и заботливого юного хозяина (Джереми Ирвин), сына фермера-нонконформиста (Питер Муллан).
В сущности, Первая мировая в "Боевом коне" — всего лишь фон для анималистической мелодрамы о беззаветной любви подростка и гнедого жеребца в белых носочках, на которого юный герой кладет глаз еще при рождении жеребенка. Мальчик кормит подросшего коня яблочком, дает ему человеческое имя Джои, а в воспитании питомца придерживается гуманистических методов — никаким насилием якобы вообще не пользуется, зато знает клич, которым своих лошадей подзывали индейцы, так что между человеком и конем образуется умилительная идиллия и понимание с полуслова и полувзгляда, а в конце чуть ли не какая-то сверхъестественная астральная связь.
К чудесному коню Джои испытывают мгновенную приязнь и притяжение все порядочные персонажи фильма, что, однако, не мешает даже самым верным и преданным двуногим друзьям в случае надобности эксплуатировать четвероногого в хвост и в гриву. Первым эксплуататором становится сам вырастивший Джои добрый воспитатель, который запрягает его в борону и заставляет пахать неприспособленную для каких-либо сельхозработ каменистую землю (иначе отцу не расплатиться с долгами). А когда через сорок томительных минут после начала картины наконец объявляют Первую мировую, фермер продает коня в армию (глупо упускать такой случай поправить материальное положение), да так стремительно, что сын, которого воевать пока не берут, едва успевает с любимцем проститься. Оставшееся до достижения призывного возраста время герой Джереми Ирвина утешается письмами, которые шлет ему с фронта новый хозяин Джои, снабжающий их собственноручными рисунками, подтверждающими, что конь еще жив.
После удивительной кавалерийской атаки на немцев, в результате которой большинство английских всадников гибнут под шквальным пулеметным огнем, но лошади в основном остаются невредимы, Джои пускается как бы в свободное плавание по фронтам империи, в ходе которого находит вороного друга (и даже спасает его от непосильной работы), помогает дезертировать двум немецким буршам, а также скрашивает жизнь седому французскому мельнику (Нильс Ареструп) и его хорошенькой, но болезненной внучке (Селин Бакенс). Кульминационным моментом лошадиной одиссеи становится сцена, когда Джои запутывается в колючей проволоке на ничейной земле между немецкими и английскими окопами — но тут люди опять же не специально виноваты в лошадиных страданиях; напротив, заключив временное перемирие, немец и англичанин выходят из окопов и спасают коня, не забывая приговаривать, какой же он выдающийся и исключительный. Впрочем, если не считать белых носочков и звездочки на лбу, которые в финале парадоксальным образом еще раз спасают Джои жизнь, исключительности и героизма в этом киногерое не больше, чем в тех 14 лошадях, которые горбатились, изображая его на съемках, да и чем в любой другой лошади, всю жизнь вынужденной служить человеческим прихотям и забавам, жадности и самоутверждению,— неважно, на войне, в спорте или в кинематографе.