Премьера литература
В возрожденной издательством НЛО книжной серии "Уроки русского" вышел сборник рассказов Михаила Новикова — поэта, писателя; с 1996 года и до своей трагической гибели в 2000 году — литературного обозревателя "Ъ". О прозе Новикова — МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ.
Один из героев Михаила Новикова чувствовал себя штангистом, "сражающимся не в своей весовой категории". "Вес" его прозы невелик в смысле количества "букафф", но нелегок в смысле наполняющего ее причудливого ощущения жизни. Ее лаконизм органичен, в нем нет самодовольства, свойственного иным текстам, голосящим: полюбуйтесь, как автор нас отшлифовал. Хотя, конечно, Новиков свою прозу шлифовал, да еще как. Паузы между словами значат не меньше, чем сами слова, но воздушностью — в банальном, импрессионистическом смысле — это не назовешь. Если между словами — воздух, то разреженный. Иногда настолько разреженный, что рассказы похожи на записи сюрреалистических снов, где распад реальности не вызывает ни малейшего недоумения.
Последнее время на коне проза, автор и лирический герой которой на одно лицо. У Новикова со своим лирическим героем были непонятные отношения. Пожалуй, опасливые, как опасливы отношения героев с жизнью. Они не то чтобы боятся ее, просто опасаются, что реальность истончится и растает, как тают в рассказах Новикова женские персонажи, сохраняя лишь странные определения — "женский человек", "женская девушка". Они не умирают, не предают героя, именно что отдаляются и распадаются. Или, как вариант, сам герой теряет лицо в буквальном смысле слова, обретая возможность становиться кем угодно, чем и пользуется на полную катушку. Безумие не страшит: "Безумие — это искусство. Что мне его бояться?"
Это не игра в сюрреализм или, допустим, "в классики": Новиков даже походя посмеялся в одном рассказе над поклонницей Кортасара. Наверное, ему самому реальность казалась весьма ненадежной, и он преодолевал ее, материализуя в буквах и словах. Если искать какие-то — ни в коем случае не буквальные — параллели, то такое ощущение ненадежности бытия встречается в русской прозе 1920-х годов у Константина Вагинова или Леонида Добычина.
Даже когда Новиков писал от первого лица, между литературным "я" и автором — дистанция, органичная именно для сна, когда ты раздваиваешься на себя спящего и себя снящегося. Вот в предвыборном штабе неких "аграриев" из дверной створки вылущивается гипсовый, но при этом живой и чертовски опасный майор Жан-Ив Кусто. Вопросом "почему?" не задаешься: безусловно, зловещие ноты звучат в самом словосочетании "слепые бельма Кусто". Сочинить сон так, чтобы он казался сном увиденным,— это класс.
Высший пилотаж — увидеть и описать "ничто". Шедевр Новикова — притча без видимого смысла о девушке, чья длинная юбка безнадежно зацепилась за велосипед, и освободиться можно, только сняв ее, но девушка не может проделать это на людях, поскольку под юбкой у нее ничего нет. И там действительно нет ничего. Не в смысле отсутствия белья: просто ничего. Тот же разреженный воздух.
"Уже семь, а я еще никого не убил": решение героя, оповещенного, что настал последний день его жизни, купить винтовку с бронебойным названием "Аргументум фактум" и завалить на прощание пару-тройку нехороших людей, кажется органичным для Москвы 1990-х. Но это вовсе не метафора эпохи, когда в ресторанах автоматы сдавали в гардероб вместе с пальто, хотя аромат эпохи узнаваем у Новикова почти всегда, как узнаваем вкус алкоголя, который пьют мыкающиеся — где бы потрахаться — герои.
Но при этом социальный рок над ними не довлеет, время не определяет их судьбы, на дворе стоит эпоха не ужасная и не прекрасная, не переломная и не роковая. Она странная, а не страшная. Странны, а не страшны и грозные — в своей социальной ипостаси — персонажи, оказывающиеся беззащитными и трогательными. От карликов-насильников остаются сиротливые скелеты. Миллионер-вуайер Мустафа на свою беду пускает к себе неприкаянных любовников. Мореный с Санычем, решив оторваться на Кипре по полной, вывозят оттуда лишь настроение, которое можно сформулировать: "здравствуй, грусть". Прохладная, веселящая грусть странной прозы.
Михаил Новиков. Природа сенсаций. М.: Новое литературное обозрение, 2012