Премьера танец
На сцене Theatre de la Ville состоялась парижская премьера нового спектакля знаменитого реформатора фламенко — танцовщика и хореографа Исраэля Гальвана "La Curva". Из Парижа — ТАТЬЯНА КУЗНЕЦОВА.
Исраэль Гальван слывет главным радикалом среди исполнителей и постановщиков фламенко. Ему единственному удалось вырваться из резервации национального достояния на просторы мирового современного танца. Гальвановскую жажду преобразований можно объяснить его биографией: полуцыган, сын танцовщиков фламенко, он с младенчества болтался за кулисами театров, театриков и фестивалей, впитывая законы профессии буквально с молоком матери, и хотя мечтал стать футболистом, увернуться от наследственной профессии ему не удалось. Можно представить, что в своем традиционном варианте фламенко наскучило ему еще в детстве, и весь свой цыганский темперамент, телесную пластичность и отнюдь не балетный интеллект он употребил на трансформацию слишком привычного искусства.
В программке к парижской премьере своего нового спектакля "La Curva" ("Кривая") Исраэль Гальван пообещал деконструировать фламенко, разобрав его на составные элементы по примеру кубизма в живописи. Эксперимент посвящен памяти Висенте Эскудеро (1892-1980) — автора теоретических трактатов и создателя всеми забытого перформанса 1924 года, от которого сохранилось разве что название — "La Courbe" ("Кривая"). Повторив имя спектакля-легенды по-испански, Исраэль Гальван позиционировал себя как преемника реформ 90-летней давности, не получивших в свое время ни сочувствия, ни тем более развития.
На почти пустой сцене (слева в глубине — рояль, справа на авансцене — грубый стол со стульями, посередине — белый прямоугольник, как потом выяснится — засыпанный толстым слоем талька) о кубизме напоминают разве что три пирамиды стульев, выстроенных этакими ромбовидными Эйфелевыми башнями. Каждая олицетворяет один из столпов фламенко: танец, музыку и пение — знаменитое канте хондо, и каждая по ходу спектакля рушится со страшным грохотом, как бы "выбивая" эти опоры из-под национального достояния.
Участников спектакля четверо. Композитор и пианистка Сильви Курвуазье — полнотелая молодая женщина с львиной гривой рыжих волос и львиным же темпераментом. Задействовав в равной степени клавиши и струны рояля, она создает скорее атмосферу, чем мелодии, и использует национальный фольклор как тему для импровизаций, далеко улетая от традиционных тем фламенко. За пение отвечает Инес Бакан — дородная немолодая дама с неимоверно длинным дыханием и голосом, способным на тончайшие модуляции. Хриплого надсадного ора, столь любимого кантаорами, она не использует вовсе. Весь спектакль певица сидит за столом, прозаично отбивая такт ладонью по его крышке, и тянет свой бесконечно грустный и нежный плач, в котором в равных дозах смешались глубоко человечная жалоба матери непутевого сына и вселенская тоска о несовершенстве устройства мира. На грешную землю поющую Инес возвращает ее партнер Бобот: этот невысокий старикан с седой бородкой отставного бухгалтера то и дело прерывает ее пение ироническими или поощряющими междометиями — как муж, подсмеивающийся над женой, с которой уж прожита золотая свадьба.
Но, конечно, ведет спектакль несравненный Исраэль — узкий, гибкий, с длинным унылым носом грустного клоуна и той редкой манерой общения с залом, при которой актер вроде бы не замечает публику, всецело озабоченный собственной сценической жизнью, однако именно это погружение в себя и приковывает зрительское внимание надежнее самых активных прямых контактов. Одетый в черные узкие брюки, черную майку и немыслимую рыжую кожаную куртку с накладными карманами, будто выкопанную из отстойников винтажной лавки, он танцует всем телом — то развинченным на отдельные части, то острым и целенаправленным, как шпага тореадора в момент удара.
Техникой фламенко Исраэль Гальван владеет в совершенстве: дробить сапатеадо он способен даже на одной ноге, загнув другую зигзагом аттитюда, и отчетливая каблучная россыпь раскатывается по залу крупным и мелким жемчугом. Но все свои профессиональные умения танцовщик использует лишь как подсобный материал, как одну из составных частей звуковой партитуры спектакля. В нее на равных с музыкой, пением и дробями включены и пошлепывания по кожаным карманам, и шелест снимаемой куртки, и прищелкивания пальцами, и шипение пируэтов и удары каблуков, заглушаемые взметающимся фонтанчиками тальком, и глубокая тишина.
Распад танца на серию кратчайших эпизодов — иногда в два-три па или несколько поз, за которые перед нами возникает то облик надутого самодовольного матадора, то нищего танцовщика-неудачника из захолустной таверны, а то и гуттаперчевого гистриона, завязывающего узлом ноги-руки,— этот кажущийся распад на самом деле просто создает иную систему восприятия. И она складывается — Исраэль Гальван и его соавторы заставляют зрителя увидеть древнее искусство под новым углом зрения. В результате разложенный на составные элементы облик авангардного фламенко оказывается куда более цельным и подлинным, чем те спектакли-мутанты, которые привозили на гастроли в Москву иные испанские реформаторы, скрещивающие этот танец с балетной классикой, джазом и хип-хопом.