Концерт классика
С Российским национальным оркестром (РНО) выступил известный дирижер Семен Бычков — воспитанник Ленинградской консерватории (и ученик легендарного Ильи Мусина), с конца 1970-х живущий и работающий на Западе. Третью симфонию Малера, исполненную вместе с женским составом хора имени Свешникова, детским хором "Весна" и японским меццо-сопрано Миоко Фуджимурой, послушал СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Третья Малера — серьезный пробный камень для способности дирижера к неустанному контролю, для емкости "батареек" самих оркестрантов, да и для добросовестности публики, надо сказать, тоже. Шестичастное полотно (с гипертрофированной первой частью, которая сама по себе тяготеет к масштабам и законченности внушительного симфонического опуса) по запросам к исполнительскому составу далеко до совсем уж космических пределов "симфонии тысячи участников" — малеровской Восьмой. Но по пространности именно Третья установила один из рекордов позднего романтизма — в данном случае симфония под управлением Семена Бычкова звучала примерно час пятьдесят.
Под стать масштабу, разумеется, и предполагавшаяся композитором сложная всеохватность. Сам Малер готовил для своей симфонии артикулированную поэтичную программу, основывавшуюся на пантеистическом восхождении по "последовательным ступеням сущего", думал снабдить Третью ницшеанским заголовком "Веселая наука", но в конце концов выставлять на показ все философско-литературные связи не стал. Остались, впрочем, тексты "полуночной песни" ницшевского Заратустры (четвертая часть) и народной песни из сборника "Волшебный рог мальчика" (часть пятая).
Фото: Юрий Мартьянов, Коммерсантъ
Марафонский объем партитуры дался РНО на удивление легко — это при том, что антракта между частями, в общем-то допускаемого практикой, не сделали. В третьей части, тонко отделанной, но звучавшей довольно формально, почудилось было, что оркестр устал и теряет концентрацию, однако это впечатление быстро забылось. До самого финала РНО бравировал затем безгрешной собранностью, завидным балансом и фирменной интеллигентностью звучания — что в густых тутти, что в медных соло, россыпь которых оказалась одной из главных драгоценностей этой Третьей. Был индивидуальный уровень оркестра, была очень индивидуальная работа Миоко Фуджимуры, чье красивое объемное меццо в четвертой части звучало с камерной нетеатральной красотой. Но и у дирижера помимо опытности в малеровском репертуаре была индивидуальная интерпретаторская позиция.
Малеровская Третья звучала совершенно не так, как звучит Малер, скажем, у Валерия Гергиева. Можно на досуге представить себе, какой необычной вышла бы та же симфония, возьмись ее сыграть со своим оркестром Михаил Плетнев. У Семена Бычкова ровно проведенная симфония, может быть, изредка недобирала в смысле энергетических всплесков, патетики, романтической игры противоречий, иронии, доводимой до трагических пределов, и укрупненных философских общих мест. Все прихотливое, изломанное, болезненно контрастное каждый раз не то чтобы подвергалось сомнению или оттеснялось на второй план — скорее воспринималось очень по-ансамблевому, так что сложившаяся в итоге громада уже воспринималась неожиданно цельной, пропорциональной и объективной в своем рисунке. По крайней мере, с расстояния финальных аплодисментов.