Премия литература
29 ноября в Доме Пашкова прошла церемония вручения литературной награды "Большая книга". Главную премию (3 млн руб.) получил Михаил Шишкин за роман "Письмовник". Вторую (1,5 млн руб.) — Владимир Сорокин за повесть "Метель". Третью (1 млн руб.) — Дмитрий Быков за роман "Остромов". Комментирует АННА НАРИНСКАЯ.
"Бесплатное" читательское голосование, завершившееся на сайте "Большой книги" за неделю до торжественной церемонии, разнится с чреватым миллионами выбором жюри только одной позицией. У читателей — Шишкин, Быков, Буйда. У "литературных академиков" — Шишкин, Сорокин, Быков. То есть практически сотня знатоков понадобилась для того, чтобы ввести в список призеров самого влиятельного автора последних десятилетий — пусть даже не с лучшим его произведением.
Что Владимир Сорокин получил премию, это хорошо — в личном, человеческом, можно сказать, плане. Несмотря на всю свою славу, писатель — это видно из его недавних интервью и колонок — как-то расстраивался, что у него нет солидных отечественных премий. Теперь есть.
Что Шишкин и Быков — наверное, тоже хорошо. Потому что окончательно проясняет слегка размытый до того смысл этой премии: ее, значит, дают народным любимцам.
И тогда Дмитрий Быков получил свой приз даже не за роман из масонской жизни "Остромов", а за "Гражданина поэта" — проект, делающий своего автора одним из культурных героев года, которому вообще-то не жалко любую премию дать. Подвернулась за роман — пускай за роман. (Кстати, в благодарственной речи Быков сказал, что хочет стать лауреатом "Большой книги" всех ступеней и постарается в будущем получить вторую премию — первая у него уже имеется за биографию Бориса Пастернака. В том, что это ему удастся, сомневаться не приходится.)
Если бы у Михаила Шишкина были подобные амбиции, то ему тоже надо было бы в будущем нацелиться на вторую премию — третья у него уже есть за "Венерин волос". А "Письмовник" — он попроще "Волоса", вот и премия первая.
"Письмовник" вообще роман в некотором роде идеальный. В меру мудрый ("все великие книги, картины не о любви вовсе... а на самом деле о смерти"). В меру безнадежный (текст состоит из писем, которыми обмениваются живая героиня и ее мертвый возлюбленный). В меру сентиментальный (""Распалась связь времен" — эта связь восстановится, когда мы снова встретимся и я положу тебе голову на колени"). В меру любовный ("целую тебя там, где кожа мягче и нежнее всего,— в бедра изнутри. Зарываю нос в густую теплую поросль"). И безмерно отточенный в смысле умелости прозы.
То, как он написан, вернее то, как хорошо он написан (что, впрочем, не новость: совершенство языка Михаила Шишкина — практически фетиш для его поклонников), дает читателю своеобразную индульгенцию. Эти слова так элегантно составлены, что ничего не остается, кроме как с удовлетворением признать, что это — настоящая литература, что читать это не только, боже упаси, не стыдно, а наоборот, очень почетно.
Читать эти слова еще и очень комфортно — они составлены так изящно, что неважно, насколько они правдивы. С литературной правдой или, если выразиться старомодно, с выстраданностью того, что написано, у Шишкина всегда было проблематично. В "Письмовнике" эта недостача ощущается еще больше, чем прежде. На многочисленные смерти в его романе (от пули, рака и инсульта) какой-нибудь придирчивый Станиславский отреагировал бы своим "Не верю!", но публике так, может, оно и лучше. Потому что вообще-то читать про умирание семилетней девочки может быть довольно тяжело, а здесь — обволакивающе и филологически занимательно. Так что совсем понятно, почему за эту книгу проголосовали читатели.
И почему премию дали — тоже понятно. Непонятно одно — зачем, чтобы ее выбрать, нужно привлекать сотню знатоков литературы. Могли бы и тут читатели голосовать. Они, как мы видим, с этим делом вполне справляются.