Концерт авангард
На фестивале "Серебряная лира" в Петербурге выступил московский ансамбль "Студия новой музыки", специализирующийся на репертуаре XX-XXI веков. В Малый зал филармонии отправился ВЛАДИМИР РАННЕВ.
Москвичи привезли искусно составленную программу из музыки Моцарта и про Моцарта, Шумана и про Шумана. Каждое отделение представляло текст с комментариями — открывалось сочинениями австрийского классика и немецкого романтика, а продолжалось опусами их ныне здравствующих коллег Вольфганга Рима, Дьердя Куртага и Клауса Хубера.
Их пьесы-оммажи в духе привычной в современном искусстве традиции выяснения отношений настоящего с прошлым — о потерях. О трепетности и непосредственности ушедших благодушных времен и о том, как нам теперь всего этого недостает. Вольфганг Рим, корреспондируя с шумановским трио для кларнета, альта и фортепиано "Сказочные повествования", отвечает "Чуждыми сценами", в которых он Шумана "рас-сочиняет" (термин самого Рима). Осколки мотивов и созвучий, как бы заблудившихся во времени, парят здесь в агрессивной диссонантной среде, силясь соединиться в некое подобие мелодии.
В том же духе "рас-сочинен" и "Hommage a R. Sch." Дьердя Куртага для кларнета, альта и фортепиано. Шесть крохотных пьес, в которых угадываются цитаты из "Сказочных повествований" (кстати, и инструментальный состав тот же),— это попытки докопаться до алгоритмов невесомых шумановских гармоний, примерить их к современному звуковому контексту. И опять же во всем тут у Куртага незавершенность, фрагментарность, осознаваемая автором обреченность всяких попыток притвориться Шуманом.
Второе отделение, открывшееся сочинением "Kegelstatt" Моцарта с тем же составом, что и в "Сказочных повествованиях" Шумана (крайне необычным для XVIII века, когда кларнет был еще в новинку), было построено на той же идее. Последовавшее за Моцартом "Intarsioso" Клауса Хубера для фортепиано, голоса и струнного квартета вдохновлено последним фортепианным концертом Вольфганга Амадея (К. 595) и нагружено довольно протяженными цитатами из него. Как и в первом отделении, музыкальная лексика прошлого попадает здесь в довольно экстремальный звуковой контекст, хотя на сей раз не агрессивный, а зыбкий и какой-то растерянный.
В целом программа составлена умно и последовательно. Но не эффектно. Все дело в некотором однообразии представленных в ней композиторских подходов к "поиску утраченного". Тут все вздыхают, тоскуют и уклоняются от конструктивного диалога с прошлым — того результата, который принято называть прибавлением смысла. Приблизительно так, как это когда-то удавалось Стравинскому, Хиндемиту и продолжает удаваться, например, Луи Андриссену или Бернхарду Лангу. Из-за этого однообразия "Intarsioso", самая мощная вещь вечера, нуждающаяся, видимо, в контрастном обрамлении, свою мощь потеряла. Даже в хорошем исполнении "Студии новой музыки".
Вообще, ансамбль показал себя на высоте. Единственная претензия, которую можно ему предъявить,— студенистая и на обильной педали фортепианная игра Моны Хабы, которая все — Шумана и про Шумана, Моцарта и про Моцарта — исполнила на одинаковом звуке, не догадавшись, что прошлое и как бы прошлое — совершенно разные вещи. А ведь концерт был именно про это.