Концерт классика
Второй международный фестиваль камерного исполнительства "Серебряная лира" открылся в Санкт-Петербурге концертом Венецианского барочного ансамбля, выступившего в Малом зале филармонии в рамках года Италии в России. Комментирует ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.
На второй год существования любимое детище Филармонического общества Санкт-Петербурга обзавелось столь солидной и со вкусом составленной афишей, что может вполне успешно конкурировать с признанными фестивальными брендами Северной столицы. "Серебряная лира" делает ставку на европейские камерные ансамбли экстра-класса из числа тех, что определяют погоду на западной академической сцене, но до сих пор либо не доезжали до России, либо десантировались только в Москве. Главным хедлайнером решили козырнуть в первый же вечер, предъявив трещавшему по швам залу камерный состав прославленного Венецианского барочного оркестра и солистку Ромину Бассо. Не обладая ни потенциалом, ни репутацией суперзвезды, эта меццо-сопрано между тем является одной из ключевых рабочих лошадок оперного historically informed performance — решаясь поставить или записать очередную оперу Вивальди и Генделя, к ее услугам не первый год постоянно прибегают такие гранды-старинщики, как Марк Минковский и Алан Кертис.
Продемонстрировав в качестве основной добродетели техничное обаяние профессионализма, госпожа Бассо, впрочем, не смогла оттеснить на второй план главных героев концерта. Как бы пленительно ни ворковало апеннинское меццо в арии из вивальдиевского "Неистового Роланда", внимание публики было приковано скорее к призрачным ритурнелям флейтиста Микеле Фаворо, к азартной импровизации лютниста Ивано Дзаненги — то есть, в конечном счете, к тому, как изысканно плели ткань аккомпанемента их коллеги. Вместе с сонатами, симфониями и концертами Вивальди и Марчелло делегированные на "Серебряную лиру" восемь лучших солистов Венецианского барочного оркестра привезли в Петербург ту пресловутую пластичность, которую Бердяев когда-то назвал основой итальянской культуры, и свой узнаваемый фирменный саунд, для описания которого трудно не прибегнуть к любимому тютчевскому словечку "громокипящий".
Искусство Венецианского барочного оркестра — искусство избыточности: чересчур темпераментно, излишне пестро, чрезмерно свободно. Лихорадочные запилы грозят инструменту концертмейстера Луки Мареса. Копия старинного клавесина еле выдерживает повышенную шквалистость пассажей, обрушиваемых на хрупкую клавиатуру заменившим на гастролях основателя и лидера коллектива Андреа Маркона готичного вида юным греком Маркеллосом Хризикопулосом. То и дело кажется, что тугая академическая оболочка звуковой плоти вот-вот лопнет и чрезмерный природный артистизм обернется китчем. Местами венецианцы даже начинают походить на ансамбль Il Giardino Armonico, но путать манеры двух ближайших конкурентов ни в коем случае не следует. Подопечные Джованни Антонини — простодушные современные панки, эстетика же Венецианского барочного оркестра куда более сложна и укоренена в истории итальянского искусства.
Нарочитая усложненность и напряженность образов, задыхающаяся изощренность формы, преувеличенная экспрессия, парадоксальные пропорции, виртуозная взнервленность рисунка, композиционная неустойчивость и экстравагантность деталей — все это мы уже не столько слышали, сколько видели. Разумеется, у итальянских маньеристов. Живописцев XVI века и инструменталистов XXI столетия роднит обостренное ощущение конечности жизни: и на полотнах Пармиджанино и Понтормо, и в игре венецианцев заметна тень грядущего увядания и заката — отсюда вся эта преувеличенность якобы последних фраз и жестов, надрывная яркость и выставленная напоказ телесность. Карнавальность стиля Венецианского барочного оркестра омрачена предчувствием скорой гибели всего — и этим столь созвучна родному для музыкантов городу.