"Любые углеводороды интересны"
экспертиза
По мнению СЕРГЕЯ ВАКУЛЕНКО, управляющего директора международного агентства IHS CERA, цена на нефть в 2012 году удержится на отметке $100. Несмотря на приближающуюся вторую волну кризиса, который задавили в 2008-2009 годах, но не вылечили.
— Можно ли сказать, что наступила эра дорогой нефти? Или это скорее фигура речи?
— Нефть сейчас существенно дешевле, чем была в XIX веке, если смотреть с учетом инфляции. А если говорить не о нефти как таковой, а о благах, которые она нам дает: свете, тепле, транспорте, то по сравнению с тем, как наши прадеды тратились в процессе получения энергии, в частности на дрова, свечи и прокорм лошадей, мы тратим на те же цели в разы меньше.
— Можно ли прогнозировать цену на нефть? И нужно ли это?
— Можно ли прогнозировать курс акций? Можно ли прогнозировать цены на недвижимость в Москве? Курс акций — это же тоже некое общее мнение людей о доходности экономики. То же самое, когда говорим о цене нефти. В конечном счете, цена акций точно так же материализуется в дивидендах. С другой стороны, можно долго гадать, какова будет долгосрочная эластичность спроса на нефть. Соответственно, как будет развиваться индустрия электромобилей и т. д. Это если говорить о долгосрочных прогнозах, долгосрочных трендах.
А краткосрочный тренд зависит от спекулятивных факторов — рынка финансовых инструментов, политических рисков. Вроде арабской весны, события которой могут забросить цены довольно далеко. Краткосрочно цена может определяться внутреопековскими разборками. От того, кто и как соблюдает дисциплину на квоты на ограничение добычи нефти.
— Ваш краткосрочный прогноз по цене на нефть?
— Если не случится особых катаклизмов, в следующем году нефть будет стоить примерно столько же, сколько сегодня: $100 за баррель плюс-минус. Если не будет каких-то катаклизмов на рынках, аналогичных кризису 2008-2009 годов.
На уровень $50 за баррель может привести только общий крах на бирже, общее приостановление любой экономической деятельности, падение банков, межбанковский кризис, то есть аналог 1929-1930 годов, когда вся коммерция просто встала — вообще вся. И, разумеется, если коммерция встанет, никому не нужно будет транспортное топливо, и тогда, конечно, спрос на нефть упадет. Вот тогда нефть может уйти на $50-40-30.
— Сможет ли нефть взлететь до $200 за баррель?
— Вряд ли. Если, конечно, вдруг не случится событие, резко уменьшающее поставки нефти на рынок, например революция в Саудовской Аравии. Но и то: если краткосрочный взлет на $200-250 за баррель возможен, то он будет краткосрочный. Несмотря на продолжающийся рост спроса, запасы нефти каждый год только нарастали. Человечество находило или делало коммерчески оправданной больше нефти в земле, чем сжигало.
— Какие основные события уходящего года вы могли бы выделить?
— "Башнефть" приступила к разработке месторождений имени Требса и имени Титова.
Введение с 1 октября налогового режима "60-66"открыло для отрасли новые возможности, сделало рентабельным ряд существующих месторождений и создало новые условия для нефтепереработки. Это переход к единой пошлине на нефтепродукты, то есть прекращение субсидирования мазута. По сути, констатация факта, что пошлинное субсидирование нефтепереработки заканчивается.
Было интересно наблюдать за тем, как компания ТНК-BP сорвала сделку BP по обмену акциями с "Роснефтью" и совместному участию ВР и "Роснефти" в проекте разработки арктического шельфа. Удивительно, что акционерам ТНК-BP за это ничего не было. Это означает, что корпоративное право работает теперь в России.
Интересно, что прошло малозамеченным подписание соглашения между "Роснефтью" и ExxonMobil о стратегическом сотрудничестве не только на арктическом шельфе, принадлежащем РФ (а ведь речь идет о проекте совершенно нового класса в Арктике), но и возможность для "Роснефти" участвовать в проектах ExxonMobil в Техасе и Мексиканском заливе.
— Как вы думаете, правильно ли, что цена на газ привязана к нефти?
— У этой привязки есть определенная история, которая стала складываться, когда на рынке появился новый продукт — газ, приходящий по трубе, но это была сделка между двумя партнерами, которым нужно было как-то договариваться об объективном способе определения цены. Тогда же стало понятно, что нужно договориться о цене долгосрочно, лет на 20. Никакого объективного маркера, сколько этот газ должен стоить, нет. Поэтому была выбрана нефть, как очень хорошо торгуемый глобальный товар. Нефть казалась удобным маркером, она сыграла свою полезную роль.
Сейчас, когда рынок гораздо более насыщенный по поставкам и производителям, когда много разного газа, много разных покупателей, существует конкуренция как на стороне покупателей газа, так и на стороне поставщиков, газ, наверное, уже способен сам определять собственную цену.
— Ваше отношение к осенним выемкам документов в европейских компаниях "Газпрома"?
— Выемки документов делались у трейдинговых подразделений "Газпрома", это компании, принадлежащие "Газпрому", но зарегистрированные в Болгарии, Германии и т. д., и работают они на внутреннем рынке всех этих стран по правилам этих рынков.
То есть европейские регуляторы нападают не на большой "Газпром", который из-за границы поставляет газ по тем ценам, которые европейскому рынку, может, и не нравятся, но что они могут сделать, а на вполне европейские компании, о которых было озвучено мнение, что они пользуются своими специальными отношениями с большим "Газпромом", возможностями по закупке газа на специальных условиях для антиконкурентного поведения.
Механизм долгосрочных оптовых поставок не затрагивается, он является предметом отдельного разговора.
— В таком случае какими могут быть последствия?
— Неизвестно. Это попытки заставить "Газпром" стать сговорчивее. Отчасти это свидетельствует о политическом активизме европейских регуляторных органов, которые пытаются силовым образом насадить у себя более конкурентную среду для энергетических товаров. Но насколько этот активизм будет результативен, посмотрим.
— Когда бы надо было отменить налог на добычу полезных ископаемых (НДПИ) на добычу углеводородов в России?
— Его не надо отменять... В большинстве стран НДПИ в той или иной форме есть. Кроме того, уровень НДПИ в России, 22% от стоимости, разумен, не слишком высок. НДПИ как налог вполне уместен. Вот если бы вы спросили, когда нужно отменить экспортную пошлину на нефть...
— Это мой следующий вопрос.
— Вчера. Три года назад. Вообще ее не вводить. То есть пошлину вводить не надо было. Пошлина — очень вредный налог. Впрочем, сейчас отказ от экспортной пошлины будет сильным шоком. Слишком долго прожили. Но к 2020 году от этого нужно уходить.
Шельфовые проекты на этих налоговых условиях разрабатывать невозможно. И сейчас идут разные усилия по сочинению специального отдельного фискального режима для шельфа. Но на самом деле его нужно сочинять и для прочих дорогостоящих проектов.
— Как вы относитесь к такому утверждению, что на сегодняшний день в углеводородном бизнесе главное купить, приобрести новые месторождения? И прежде всего борьба идет за новые месторождения в России и по всему миру.
— По всему миру — это не совсем так. В России это опять-таки из-за весьма искажающей картину налоговой системы. Дело в том, что на новом месторождении еще есть какой-то шанс договориться с государством о разумном налоговом режиме, государство готово входить в положение и давать льготы, признавать, что нефть дорогая.
Поэтому иностранцы идут на те же шельфовые проекты, дорогие и сложные, они все-таки идут из соображений, что удастся с государством на вменяемый налоговый режим договориться.
На старых месторождениях российское государство не готово к послаблениям.
Но зачастую самые сливки сидят не только в новых месторождениях, но и в грамотном, умелом вовлечении в разработку сложных запасов старых месторождений.
Люди начинают применять технологии и берут старое плохое месторождение, ну, уставшее месторождение, есть целые компании, которые подвизаются на том, что скупают у мейджоров вроде Exxon, BP, Shell старые месторождения и вдыхают в них вторую жизнь. И имеют на этом вполне приличные деньги.
— Можно так сказать, что на сегодняшний день, когда компании принимают решения, куда идти за месторождением, за разработкой нового или же создавать союз с какими-то другими разработчиками, не существует такого понятия, как "отдельно взятая страна", например Россия, Ирак и т. д.?
— Да, конечно, это бизнес совершенно глобальный. Причем он был глобальным фактически с самого начала. Например, разработку сахалинских месторождений всегда вели иностранцы. Еще в 1950-е годы. Например, существенная часть каспийских промыслов принадлежала семье Нобель, а в 1912 году их купил Shell.
— То есть, естественно, не существует такого понятия, как "русский углеводородный магнит". Любой углеводородный магнит не национален.
— Да, любые углеводороды интересны. А дальше начинаются прикидки, с каким правительством работать можно, с каким — нельзя. Куда, в какое неприятное место можно сунуться, если в случае успеха там пообещают достаточную прибыль. Люди всегда готовы рискнуть определенным количеством капитала: а вдруг выгорит? Даже с самым нестабильным политическим режимом.
— Где ваше мнение — между мнением премьера Путина, который говорит, что кризиса никакого нет, но если об этом говорить, то он может настать, или мнением, скажем, экс-вице-премьера Кудрина, который говорил, что начинается вторая волна кризиса?
— Наверное, ближе к мнению Кудрина. Много весьма тревожных симптомов. Осенью 2008 года все выглядело очень мрачно, но тогда объединенными усилиями кризис приглушили на время, да. Но совершенно явно, что не вылечили.