Выставка / современное искусство
В столичной Bottega Gallery открылась персональная выставка Валерии Трубиной, некогда активистки трансавангардного движения, а ныне мирной пейзажистки. Двадцать лет назад "горячий" украинский трансавангард противопоставлялся "холодному" московскому концептуализму. С тех пор второй почил в бозе, а первый существенно подостыл, в чем убедился КОНСТАНТИН РЫЛЕВ.
Муза "Паркома" Валерия Трубина в конце восьмидесятых стояла на гребне украинской "новой волны" — вместе со всеми теми, кого она вдохновляла и кого теперь числят в классиках, с легкой руки куратора Марата Гельмана называя художниками "южнорусской волны". Революционность этих деятелей эпохи постмодерна выражалась в цветовой экспрессии, размахе полотен и неожиданном соединении гротеска и метафизики. Вроде бы ничего нового, но все же арт-группа "Парижская коммуна" и ее московский блицкриг — экспозиция "Вавилон" (1990) — стали определяющими вехами истории.
Позже часть художников ушла в сторону провокационных экспериментов брутально-социального характера, другая — вернулась к метафизическим истокам, и Валерия Трубина явно принадлежит ко вторым. "Южнорусская волна" вынесла художницу на Гавайи и калифорнийский берег — туда, где, по мнению советских и многих постсоветских граждан, находится земной рай. И смена места жительства (сейчас художница живет на два дома — в Украине и в США) прибавила ее пейзажам утопичности.
Размытые паруса розовых — то ли закатных, то ли рассветных — тонов, ночной пляж, растворяющийся в пространстве за минуту до полного исчезновения, заснеженное "Окно" с паутиной узоров и замерзшим временем — в проекте "Флешбэк" жизнь замерла по команде кнопки "стоп" или "пауза". Все это похоже на квинтэссенцию "сгущенного" времени, принимающего разные формы, как пена океана Соляриса, и это состояние, пожалуй, очень близко неторопливому киевскому менталитету.
Завис и черный человечек в "Шпионском небе", который с нераскрывшимся еще парашютом стремительно несся вниз в бело-голубом провале небес, а теперь ушел с головой в облачную "вату", где и пребывает в состоянии полуневесомости, словно елочная игрушка в коробке. Выси интересуют художницу не меньше, чем глубины. При этом облака на ее картинах изображены настолько плотными, что человеческий силуэт среди них похож на дыру. Грозовая туча на другом холсте — не грозная вовсе: она обволакивает, обнимает, умиротворяет и получается какой-то абстрактный вакуум, где, как у Малевича или Кандинского, верх и низ почти неразличимы. Зрителя затягивает белый центр, вокруг которого вращаются аквамариновые облака и деревья.
"Мне захотелось вернуться к константе, к внутреннему состоянию постоянства,— объяснила Трубина идею выставки.— Говорится, что "мир дан нам в чувствах", а чувство, о котором я говорю, настолько тонкое, что распознать его бывает трудно. Наш разум не может сконцентрироваться на нем, и все, что можно сделать, это заморозить его. Живопись замораживает фрагмент этого тонкого ощущения и удерживает его, тогда разум вынужден его созерцать". Такой подход неплохо рифмуется с нашим временем, уставшим за последние двадцать лет от всяческих перемен. Ведь если перемены это что-то вроде крутого поворота, то перманентные перемены — движение по кругу, с которого давно пора соскочить. Потому что транс остался, авангард исчез.