Неполная чаша

Выставка авангард

В Третьяковской галерее на Крымском Валу проходит выставка "Бесконечная Татлин чаша великого...", приуроченная к 125-летию великого русского авангардиста. Однако ее скромные размеры и скромная концепция плохо согласуются с патетической пунинской фразой в названии, полагает АННА ТОЛСТОВА.

Выставки Владимира Евграфовича Татлина (1885-1953) в России иногда случались. В 1977-м в Москве, в Центральном доме литераторов имени А. А. Фадеева: в приличные музеи таких, как Татлин, в те годы не допускали. В 1987-м в Пензе, где Татлин, вылетевший из Московского училища живописи, ваяния и зодчества ввиду "неодобрительного поведения" и недоучившийся в Одесском училище торгового мореплавания, как ни странно, получил-таки художественное образование и даже окончил полный курс.

Та выставка была делом рук Дмитрия Димакова, преподавателя Пензенского художественного училища, татлинской альма-матер: он слывет главным экспертом по реконструкции вещей Татлина, это его команда восстановила памятник III Интернационалу, что встречает нас при входе на экспозицию XX века в Третьяковке, и это под его руководством были воссозданы выставленные здесь контррельефы. Дмитрий Димаков рассказывает, что мечтал отпраздновать столетие Татлина в Пензе, но в 1985-м разрешили лишь митинг, год спустя — вечер памяти, и только в 1987-м удалось пробить выставку. И главное, в 1994-м в Третьяковке и Русском музее прошла большая татлинская ретроспектива, сделанная совместно с Кунстхалле Дюссельдорфа и вначале показанная в Германии. Все.

Тут все же надо, видимо, пояснить, что Татлин для России — это примерно как Леонардо для Италии. Такой же, кстати, инженер-конструктор. Как в Италии — Высокое Возрождение, так в России — авангард: не было ничего больше и важнее ни до, ни после. Татлин и русский авангард — абсолютные синонимы в части смелости, неуемности, безудержного продуцирования утопий. "Башню III Интернационала" не построили, "Летатлин" не полетел, ни одного изобретения этого гения функционалистского дизайна в производство не запустили — он, как и весь по большому счету русский авангард, остался в проектах и набросках, в эскизах к всеобщему счастью.

Мысль его, отнюдь не маниловская, слишком уж опережала время. Родись он на полвека позже и на несколько часовых поясов западнее — все равно был бы в авангарде. "Бесконечная чаша великого",— говорит про него Николай Пунин. "Тайновидец лопастей и винта певец суровый, из отряда солнцеловов",— говорит про него Велимир Хлебников. Трех выставок Татлина, из которых только последняя, дюссельдорфская, соответствовала масштабу художника (на нее и остатки "Летатлина" из Музея ВВС в Монино привозили), маловато, наверное. И вот, наконец, с опозданием на год Третьяковская галерея празднует 125-летие нашей "бесконечной чаши".

На юбилейной выставке около 60 работ, она занимает один проходной зал. Татлинская башня стоит, где стояла, при входе, на лестнице. Контррельефы, в которых Татлин, по словам Пунина, "вышел за все переделы живописи как таковой", висят где висели, в постоянной экспозиции: и "протоконтррельеф", "Доска N1. (Старо-Басманная)", и единственный авторский контррельеф 1916 года, и несколько реконструкций. Кое-какие реконструкции работы артели Дмитрия Димакова на выставке, впрочем, есть: консольный стул, рессорные санки, чайный сервиз, костюмы к постановке "Зангези" и образцы "нормалей одежды". Такие, что хоть сейчас шей и носи: универсальный и вневременной дизайн. Но выставка не про это. Она как будто бы сделана для тех, кто полагает, что авангардисты малюют "черные квадраты" оттого, что рисовать не умеют. И нам взялись доказать, что Татлин рисовать умел.

Из бубнововалетовских залов Третьяковки сюда перенесли две картины — "Натурщицу" и "Продавца рыб". Хорошо, что перенесли: это живопись фантастического конструктивного совершенства, к ней ничего ни прибавить, ни убавить, как к идеально точному механизму, это вершина русского кубизма, и, когда эта вершина висит рядом с Машковыми и Кончаловскими, они начинают казаться какими-то бессмысленными умножениями сущностей. Однако третьяковские шедевры попали в окружение не самого лучшего татлинского кубизма из коллекции РГАЛИ. И в итоге зритель видит, что Татлин писать красками умел, но не всегда старался.

Рисовать Татлин, оказывается, тоже умел, и неплохо: изумительны его "обнаженные", хороши двумя-тремя штришками набросанные "рыбаки" — все это из того же РГАЛИ и из частных собраний. А еще Татлин любил работать в театре. В доказательство предъявлены две большие сюиты эскизов к неосуществленным постановкам "Жизни за царя" и "Летучего голландца" — это тоже роскошная графика и живопись из Третьяковки и Бахрушинского музея. А еще есть трогательный портрет Татлина, нарисованный Хлебниковым. В общем, на этой камерной выставке из трех московских музеев и двух московских коллекций можно убедиться, что Владимир Татлин умел писать маслом, рисовать карандашом и еще немножко шил.

Но и за это стоит поблагодарить Третьяковку. Татлинская юбилейная выставка открылась вместе с реконструированным "Рабочим клубом" Александра Родченко, ключевым произведением русского конструктивизма. Реконструкция интерьера "Рабочего клуба", которая войдет в постоянную экспозицию наряду с уже имеющейся в музее реконструкцией легендарной выставки ОБМОХУ 1921 года, была сделана к выставке русского авангарда в Кунстхалле Баден-Бадена три года назад и теперь подарена Третьяковке — не безвозмездно, то есть даром, а "при финансовой поддержке российских коллекционеров". В организаторах родченковской выставки значится некий SEPHEROT Foundation из Лихтенштейна: возле "Рабочего клуба" вывешены фотографии Родченко из собрания лихтенштейнского фонда. Заодно SEPHEROT проспонсировал небольшую выставку Татлина. Татлину не повезло: нет у него богатых коллекционеров и предприимчивых наследников, которые могли бы организовать серьезную ретроспективу в наших вечно недофинансирующихся музеях. Он, как и Филонов, всю жизнь беззаветно работал на советское государство. И государство относится к нему так же, как к миллионам пенсионеров: плевать ему в эту "бесконечную чашу великого".