"По версии Барни"
Барни Панофски, герой "По версии Барни" (Barney's Version, 2010), покажется старым (пусть и не очень добрым) знакомым даже тем, кто не читал роман (1997) канадского классика Мордехая Рихлера, который Ричард Льюис экранизировал. Продюсер телевизионного хлама Барни — родной брат Александра Портного из романа Филипа Рота "Случай Портного" (1969) и Лоренса Гопника из фильма братьев Коэн "Серьезный человек" (2009), как и "Версия", исполненных в жанре "еврейской жалобы".
Портной жаловался своему психоаналитику, Гопник безуспешно пытался — при посредничестве оказавшихся совершенно бесполезными раввинов — апеллировать к Богу. Барни — самому себе. Каждый из них, очевидно, чувствует себя немного библейским Иовом. Но, в отличие от Иова, они не совсем непорочны, не слишком богобоязненны, не очень-то справедливы по отношению к своим ближним. Зато и их беды не идут ни в какое сравнение с несчастьями Иова.
Барни (Пол Джиаматти) — так вообще Иов наоборот. Не Бог лишает его жен и друзей, а он сам. Точнее говоря, Клара (Рашель Лефевр), первая из трех жен Барни, и его лучший друг Буги (Скотт Спидман) по вине жалобщика вообще-то жизни лишились. Но себя самого Барни все-таки жалеет гораздо больше, чем их.
Главный вопрос, встающий перед зрителем: а с какой, собственно говоря, стати мы должны жалеть Барни? То, что он нехорош собой, было бы аргументом в его пользу, если бы его, как козла из пословицы о злой любви, не любили самые разные, но неизменно прекрасные женщины. И Клара, творческая душа хипповского типа, от которой Барни осталась на память картина, запечатлевшая его с рогами. И страстная "еврейская принцесса" мисс П (Минни Драйвер). И всепрощающая, нежная Мириам (Розамунда Пайк), в которую Барни влюбился в день своей второй свадьбы и которой добился, пусть и годы спустя.
Можно было бы пожалеть Барни за то, что он годами ваяет на телевидении какое-то запредельное "мыло", если бы он был способен на большее, но никаких намеков на замурованный талант в его душе не разглядеть. И даже неторопливо накрывающая его болезнь Альцгеймера — судя по современной кинопродукции, главный бич человечества — кажется не бедой, а даром Божьим: может быть, ему действительно лучше забыть большую часть своей жизни.
Как еврея, его тоже пожалеть не получится. Эту возможность категорически перечеркивает один блестящий эпизод, в котором Барни представляет родителям своей второй жены папу Изю (феерический Дастин Хофман). Изя — коп, и новая родня уважительно именует его "капитаном". "Да какой я капитан! Еврею капитаном ни в жисть не стать",— отмахивается Изя. Собеседники, предвкушая рассказ о бытовом антисемитизме в рядах полиции, раскручивают его на подробности, а Изя и рад. Рассказывает, как из чистого антисемитизма дежурный по управлению не прислал по его просьбе дополнительную машину для перевозки арестованных: по инструкции в одну машину нельзя сажать более трех арестованных, а Изя взял четверых. Изя хвастается сообразительностью: четвертого задержанного он доставил в участок, пристегнув наручниками к капоту. Собеседники не выдерживают: а вам, типа, не кажется, что вы не стали офицером не потому, что вы еврей, а, мягко говоря, из-за ваших методов. Проецируя эту почти что притчу на Барни, можно сделать вывод, что если он и несчастен, то вовсе не потому, что еврей.
Несчастья Барни всегда отчасти анекдотического толка. Ну, скажем, Клара рожает мертвого ребенка. Ужасно. Но ребенок — чернокожий. Смеяться тут или плакать, непонятно, как непонятно, хохочет ли сквозь слезы Барни или плачет сквозь смех, глядя на тело Изи в морге.
Можно увидеть в "Версии" яркое воплощение того, что часто называют "еврейским антисемитизмом" — радикальную версию национального психоанализа и национальной самокритики. А можно, что будет, наверное, гораздо справедливее, выступление в защиту человека как такового. Толстого, бездарного, некрасивого, смахивающего порой на антисемитскую карикатуру, но достойного сочувствия потому, что он человек. И, как с каждым человеком, Бог поступил с ним крайне несправедливо, сотворив смертным.