Восточное чудо
Отель Royal Mansour в Марракеше
Суть марокканской жизни в том, что никогда точно не знаешь, что ждет тебя за глухой стеной — дворец или хижина, кто скрывается под неприметным марокканским балахоном джилябией — продавец таджинов или местный король, пугающий местных бюрократов тем, что без охраны под видом просителя может запросто появиться в любом министерстве. Нам повезло — в центре шумного Марракеша за пятиметровыми крепостными стенами и литыми резными воротами мы обнаружили королевский город на 3,5 га с самым роскошным из всех местных дворцов — Royal Mansour.
По велению короля Мохаммеда VI лучшие мастера Марокко вручную возводили Royal Mansour, чтобы создать самый роскошный отель страны. Немудрено, что в итоге получился не просто отель, а национальный музей, где тщательно опекают и оберегают главные художественные достояния: резьбу, мозаику, ажурные лампы из мельхиора, сотню видов мрамора и расшитого шелка.
В Royal Mansour нет номеров, постояльцу достается собственный дворец в три этажа — марокканский риад. Всего их 53 с одной или четырьмя спальнями общей площадью от 130 до 2 тыс. кв. м. Здесь, как в Испании или на Кавказе, наружные стены — глухие и аскетичные, скрывающие секреты от посторонних глаз. Внутри риад оказывается сказочным дворцом Шехерезады: во внутреннем дворике журчит миниатюрный фонтан и растут цветы, в кабинете горит камин, на небольшой кухне варится кофе. Этажом выше спальня, ванная размером со спальню и несколько гардеробных комнат. Третий этаж — открытая терраса с бассейном, шезлонгами, шатром с диванами и идеальным видом на королевский город, заснеженные верхушки Атласских гор и мечеть Кутубия, откуда доносится монотонное пение муэдзина. Кроме этих звуков ничто не отвлекает гостя. Батлер, повар и прочие помощники являются по первому требованию, но незаметно исчезают и никогда с господами не пересекаются. Так же незаметно в кабинете появляется утренняя газета, на террасе — завтрак, кровать принимает нетронутый вид, а камин сам собой начинает трещать особыми благоухающими ароматическими дровами. Первое время все это кажется восточным чудом, пока в доме не обнаруживаются потайные двери, а за ними — параллельный мир, скрывающий десятки тоннелей и дорог для крошечных машин, подведенных к каждому этажу каждого риада.
Если же душа просит большего, путешественнику напоминают о дворце спа с французской косметикой marocMaroc и гигантскими паровыми комнатами-хаммами. Здесь гостя сразу берет в оборот большая чернокожая женщина — укладывает его на мраморный пол, выдавливает из большого хлопкового пузыря апельсиновую пену и начинает оттирать и сдирать с него три шкуры мочалкой-перчаткой, ловко окунает отшлифованное тело в холодный бассейн, заворачивает в банный халат с капюшоном и практически на руках выносит в чайную беседку к сладкому марокканскому чаю.
К вечеру постояльцы неспешно перемещаются в сигарные комнаты, бары или один из двух гранд-ресторанов La Grand Table — французский или марокканский. Начальником над ними назначен месье Янник Аллено, получивший три мишленовских звезды в парижском Le Meurice.
И если после ужина гостю захочется привезти домой экзотическую посудину таджин с напоминающей шатер крышкой, точь-в-точь как тот, в котором в La Grand Table готовился кускус с бараниной, орехами и сухофруктами, то консьерж сопроводит его за покупкой на рыночную площадь Джема-аль-Фна, прокладывая путь сквозь толпы заклинателей кобр, навьюченных свежей мятой ослов и торговцев специями. Помимо волшебного горшка, здесь встречаются резные лампы, остроносые туфли-бабуш и чудотворное косметическое аргоновое масло — "жидкое золото" берберских женщин
С берберами и африканскими пустынями можно познакомиться, пролетая на воздушном шаре (полеты на рассвете организует все тот же консьерж), а днем на карете умчаться в тропические сады, созданные в 1920-х годах французским художником Жаком Мажорелем. После него вилла принадлежала Иву Сен-Лорану (он приобрел поместье в 1960-х годах), а сад однажды вообще взял и подарил Марракешу. Месье Лоран провел здесь свои последние дни и здесь похоронен, здесь же часть его праха развеяна его сердечным другом Пьером Берже.