Нобелевская премия по литературе досталась шведу Томасу Транстремеру. Писатель Дмитрий Быков прокомментировал решение комитета премии ведущей "Коммерсантъ FM" Маргарите Полянской.
–– Я так понимаю, что в принципе этого шведа называли одним из фаворитов. Результат нельзя назвать неожиданностью?
–– Понимаете, в том-то и беда, что как раз фаворитом его не называли. Его называли несколько уже лет в числе возможных кандидатов, но совершенно очевидно, что это поэт круга Бродского, который, хотя и старше Бродского девятью годами, но во многих отношениях находился в поле его тем, его приемов, его размышлений, был неоднократным составителем его сборников, их издателем, переводчиком.
С одной стороны, хорошо, что поэт, это всегда приятно. Хорошо, что поэт культуртрегерского склада, много сделавший, в том числе и для пропаганды русской культуры в Скандинавии.
Мужественный человек. После инсульта правой рукой не владеет, левой научился и писать, и играть на фортепиано. Психолог детский. В общем, достойный человек, замечательный.
Но те немногие стихи Транстремера, которые я знаю в переводах, меня совершенно не вдохновляют. Это далеко не сотрясатель Вселенной, это не тот оригинальный, безупречный, не тот интересный, не тот с собственными приемами поэт, каким вот, например, был в свое время награжден Шеймус Хини.
Очень противно, что до сих пор магнетическое влияние имени Бродского оказывается таково, что все люди, хотя бы косвенно с ним связанные, оказываются лауреатами номер один. Уж если там говорить о каких-то там явных номинантах этого года, то, конечно, Томас Пинчон, хорошо к нему относись или плохо, гораздо интереснее как прозаик. Или, если уже мы говорим о поэтах, то мало ли сейчас в Европе первоклассных литераторов, которые действительно парадоксально по-новому решают какие-то важные темы. Транстремер при всем уважении к нему –– это далеко не поэт первого ряда.
–– Но вот при этом относительно поэтов Евгений Евтушенко также назывался среди претендентов.
–– Евтушенко, видите ли, — это фигура, которой много, и которая в силу этого вызывает к себе сложное отношение. Но если из написанного им выбрать 200 стихотворений — это будут стихотворения чрезвычайно высокого класса, не говоря уже о том, что он в истории поэзии останется по-любому, он все-таки как-то сотрясал мир добрых 30 лет своими текстами, эскападами, поведением, взглядами. И тексты его, кстати, были часто замечательные, поэтому его награждение можно было приветствовать. Но, судя по всему, ему ничего не светит, потому что его-то как раз Бродский очень не любил.
–– Также не получил премию Виктор Пелевин, которого тоже называли одним из кандидатов.
–– Пелевина никто не называл. Вот в этом-то и заключается проблема, что те списки, которые так широко обсуждаются, — это списки букмекерские, они не имеют ни малейшего отношения к решению Нобелевского комитета. Букмекеры никогда ничего не знают, они делают ставки, делают предположения, а это обсуждения людей околопремиальных, окололитературных.
Если уж давать Нобелевскую премию по литературе русскому автору, у нас есть великолепные кандидаты, кроме Пелевина, который, кстати говоря, тоже, конечно, заслуживает этой премии по всем параметрам. У нас есть Петрушевская — первоклассный прозаик-драматург, широко известный в Европе. У нас есть Фазиль Искандер — создатель своего мира, который на литературную карту мира первым по-настоящему нанес Абхазию и Грузию в XX веке. И множество у нас есть замечательных людей, о поэтах не говоря.
Поэтому нужно говорить о том, что премируют обычно не столько поэтов, сколько премируют целую литературу, целый регион. Видимо, устроителям Нобелевской премии и оргкомитету сейчас кажется почему-то, что Швеция привлекает к себе внимание мира и что там происходит что-то важное.
Нам, видимо, ждать Нобелевской премии до тех времен, пока Россия не начнет, конечно, что-то менять.
–– То есть пока в России чего-то важного Нобелевский комитет не увидит?
–– Пока Россия не станет одним из центров притяжения мирового внимания. Не знаю, правда, чем Скандинавия так уж сейчас отличилась, но, может быть, оттуда виднее.