Медицинской компании "Ава-Петер", одной из сфер деятельности которой является лечение бесплодия с помощью вспомогательных репродуктивных технологий (ВРТ), исполняется 15 лет. Ее генеральный директор ГЛЕБ МИХАЙЛИК рассказал редактору BG ИРИНЕ БЫЧИНОЙ об особенностях системы государственного финансирования лечения бесплодия в России и преимуществах государственно-частного партнерства (ГЧП) в здравоохранении.
BUSINESS GUIDE: Глеб Владимирович, в этом году "Ава-Петер" исполняется 15 лет. Какие бы вы выделили достижения в работе компании и в вашей работе — как главы компании — за это время?
ГЛЕБ МИХАЙЛИК: Если быть точным, то в этом году компании исполняется 16 лет, а 15 лет исполняется с того момента, как открылась первая клиника "Ава-Петер" на Невском проспекте. Самое главное достижение, наверное, то, что мы за эти 15 лет смогли пройти через кризис 1998 года и через кризис 2008 года. При этом уверенно себя чувствуем и постоянно развиваемся. Это с точки зрения компании. А с точки зрения медицины — то, что нам удалось создать и развить коллектив высококвалифицированных специалистов в области лечения бесплодия, собрать врачей, признанных как в Российской Федерации, так и за ее пределами — это, наверное, главный результат. Коллектив собирался по крупицам, большинство специалистов мы готовили сами. На данный момент в коллективе "Ава-Петер" и многопрофильной клиники "Скандинавия" работает более 1100 человек, около 400 из них — врачи.
BG: Насколько сложно управлять таким большим коллективом?
Г. М.: Каждый человек — это индивидуальность, особенно высококвалифицированный врач. Это личность, которая требует индивидуального подхода, так как является самодостаточной и независимой. Таким коллективом управлять непросто, но, судя по результатам 15-летней работы, нам это удается.
BG: Глеб Владимирович, расскажите о том, какие методы ВРТ на данный момент наиболее развиты в России и почему именно они, с вашей точки зрения?
Г. М.: В этом плане, к счастью, Россия ничем не отличается от Европы. И нашим специалистам на данный момент доступны самые новые, самые совершенные методы лечения бесплодия. Все передовые технологии рождаются в США, Великобритании, Австралии, поэтому мы немного отстаем от других стран, но это отставание некритично, все эти технологии мы достаточно быстро осваиваем.
BG: Какие из них финансируются за счет государственных средств?
Г. М.: Государство финансирует наиболее распространенные и популярные методы, такие как экстракорпоральное оплодотворение и так называемое ИКСИ (инъекция сперматозоида в яйцеклетку). Стоимость федеральной квоты составляет 124,5 тыс. рублей — сюда входят и медикаменты, и сама процедура. Государство финансирует только ту услугу, что непосредственно приводит к беременности пациентки. Криоконсервация, донорские программы, лечение причин бесплодия по федеральным квотам не финансируются. Но бывают исключения — например, так мы работаем с бюджетом Вологодской области, где отдельным договором с департаментом здравоохранения мы выделяем, что данный пациент получает и другие услуги.
BG: Какова динамика выделения средств государством на эти цели за последние 3-5 лет?
Г. М.: Динамика самая положительная. До 2007 года никто и не поднимал вопрос о финансировании программ по лечению бесплодия, но в тот момент, когда начали говорить о демографическом спаде в России, эта программа появилась. Хотя даже в странах, которые вкладывают в это огромные средства, как Дания, например, с помощью ВРТ рождается порядка 6% от всего населения — то есть это не глобальное решение проблемы рождаемости. Но это качественно новое решение — для пар, страдающих бесплодием, это единственный шанс стать родителями. Есть общемировая статистика, которая говорит, что от 15 до 20% семейных пар по различным причинам не могут иметь ребенка. Думаю, в России эта цифра несколько выше. Есть также статистика относительно количества циклов, производимых в разных странах, — наибольшее количество в Израиле, где в год производится около 3 тыс. циклов на миллион населения, в Дании — 2,5 тыс., в Финляндии — 1,6 тыс., среднеевропейский показатель — 1,1 тыс. циклов. Всего в мире около 2 млн детей родились с помощью ВРТ. В России проводится 280 циклов на миллион населения в год, то есть от Европы по этим показателям мы отстаем более чем в четыре раза. Развитие данных технологий очень серьезно сдерживается платежеспособностью населения — порядка 130 тыс. рублей за одну попытку ЭКО — неподъемная сумма для среднестатистической российской семьи, поэтому всячески поощряется государственное финансирование ВРТ. В 2010 году Российская Федерация из бюджетных средств профинансировала около 13 тыс. лечебных циклов.
BG: Как выглядит Петербург на фоне других регионов с точки зрения финансирования этого направления на региональном уровне?
Г. М.: Петербург — это "оазис" для лечения бесплодия: здесь расположено 16 лабораторий, четыре федеральных и два муниципальных центра. В 2011 году город выделил порядка 100 млн рублей на программы лечения бесплодия. Плюс компания MSD выделила медикаменты на 400 циклов. Итого в городе получается около 1000 циклов за счет городского бюджета. Плюс из федерального бюджета на Петербург выделено около 700 квот, но реально эта цифра больше — выделяется не менее 3 тыс. федеральных квот — из расчета на пациентов со всей страны, однако проблема отсутствия заполняемости федеральных центров жителями других регионов достаточно велика. Пациентка должна с мужем приехать, где-то проживать в течение всего времени лечения (3-4 недели), таким образом, сопутствующие траты иной раз значительно превышают расходы на само лечение.
BG: Какова роль частных клиник в России в решении проблемы бесплодия?
Г. М.: Роль достаточно велика. Только благодаря частным клиникам метод ВРТ прижился и существует сейчас в России. Как я уже говорил, до 2007 года государство не вкладывало средства ни в инфраструктуру, ни в развитие методов ВРТ. Сфера существовала за счет средств граждан и частных инвесторов, которые создавали клиники лечения бесплодия. Сейчас в России порядка 75% циклов делается в частных клиниках, которые показывают наиболее высокие результаты. Опыт, имеющийся у специалистов частных клиник, нельзя приобрести за месяцы.
BG: Есть ли у частных клиник доступ к лечению с помощью ВРТ за счет государственных средств?
Г. М.: Все зависит от воли региональных властей. Если говорить о федеральных деньгах, то доступа однозначно нет. Приказом Минздрава определено, что средства могут получать только клиники, подведомственные Минздраву, либо его подразделения или академии медицинских наук. В 2007-2008 годах наша клиника участвовала в программе, финансируемой из регионального бюджета Санкт-Петербурга. "Ава-Петер" и еще одна частная клиника выиграли тендер и показали очень хорошие результаты. Программа работала до тех пор, пока не были построены две государственные клиники лечения бесплодия, а в 2009 году было принято решение отдать финансирование этим учреждениям. В итоге результативность, то есть частота наступления беременности после лечения упала на 10% — с 44 до 34%.
BG: А на данный момент как-то прорабатывается вопрос участия частных клиник в лечении бесплодия за счет бюджетных средств?
Г. М.: До тех пор, пока распоряжаться деньгами будут комитеты, которым подведомственны государственные клиники, берущиеся оказывать это лечение, — ситуация не изменится. Но при такой схеме никто не думает о пациенте. С нашей точки зрения, самым разумным и эффективным было бы отдать деньги пациенту, который бы выбирал, где ему лечиться. Но этого не происходит. Ведомство направляет пациента туда, куда считает нужным, и выбора у него нет.
BG: Каким образом, на ваш взгляд, можно преодолеть эту ситуацию?
Г. М.: Заявлено, что с 2015 года все финансирование здравоохранения будет осуществляться через ОМС. Если это случится — а теоретически в системе ОМС могут принимать участие все клиники, то нужно будет создавать какой-то механизм выбора, потому что на всех денег все равно не хватит. И возникает вопрос, как будут распределяться средства, которые поступят в фонд ОМС. На этот вопрос ответа нет. Должна быть создана межведомственная комиссия, которая будет решать, с кем будут заключаться договоры, но кто будет входить в эту комиссию, каковы принципы отбора — пока тоже неизвестно. И я боюсь, что сохранится ведомственный подход и выбираться будут не клиники, показавшие лучшую эффективность, а клиники, имеющие отношение к госструктурам. В этом смысле оптимальной кажется схема государственно-частного партнерства (ГЧП). Почему бы государству не стимулировать частных инвесторов к созданию инфраструктуры, выступая заказчиком? Инвестор создал бы инфраструктуру, готовил персонал, проводил лечение. Государству пришлось бы только оплачивать это лечение граждан в соответствии с установленным тарифом. На сегодняшний день федеральный тариф по лечению бесплодия эти вложения окупает. Инвестиционный потенциал присутствует, но государство предпочитает вкладываться в собственную инфраструктуру.
BG: Но, насколько я знаю, вам удалось договориться с правительством Республики Татарстан о реализации проекта на основе ГЧП. Расскажите о нем.
Г. М.: Действительно, инвестор идет туда, где его ждут и предлагают необходимые условия. Татарстан такие условия нам предложил. В Казани мы реконструируем клинику на условиях ГЧП. Нам передан в управление Республиканский центр планирования семьи и репродукции. Наши обязательства в партнерстве — реконструкция объекта (инвестиции не менее 40 млн рублей), управление центром, оказание медицинских услуг. Республика по условиям соглашения обязуется финансировать не менее 400 циклов ЭКО и не менее 25 тыс. приемов в рамках ОМС в год. Центр нам передан на 10 лет, окупить инвестиции мы намерены в течение пяти лет. Вот он пример ГЧП в здравоохранении — республика привлекла инвестора и получила качественную медицину, не вкладывая ни копейки средств. В Петербурге такого примера, к сожалению, нет. Мы сделали предложение администрации города в лице комитета по здравоохранению об участии в проекте по строительству госпиталя с диагностическим центром в Приморском районе (стоимость 1,2 млрд рублей). С комитетом по инвестициям взаимопонимание есть, пока нет поддержки в комитете по здравоохранению, но с приходом нового губернатора мы надеемся на более продуктивный диалог.