Московский театр "Практика" показал премьеру спектакля по новой пьесе Ивана Вырыпаева "Иллюзии" в постановке автора. Рассказывает РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Прожив в счастливом браке больше полувека, старик собрался умирать. Перед смертью он произнес своей жене длинную речь — с признанием в любви и благодарностью за долгое счастье. Через год пришел черед умирать и его жене — тогда она пригласила друга их семьи и призналась ему, что любила всю жизнь именно его, а не своего покойного мужа. Друг же, вернувшись домой, признался уже своей жене, с которой тоже прожил всю жизнь, что все эти годы любил не ее, а жену своего друга — но понял это только сейчас. И тут жена его возьми да признайся, что на самом деле всю жизнь была в любовной связи с тем самым другом, который умер в первых строчках этой истории. Правда, потом выясняется, что на самом деле женщина пошутила — чтобы отомстить мужу, отравившему их полувековую любовь. И все пересказанное — лишь начало пьесы Ивана Вырыпаева "Иллюзии".
Постановка Вырыпаева выглядит весьма аскетично: на маленькой сцене "Практики" нет ничего, кроме трибуны в центре да четырех стульев для четырех молодых актеров, двух мужчин и двух женщин, которые играют в том, в чем могли бы прийти с улицы. Ближе к концу спектакля на электронных табло в глубине сцены бегают какие-то светящиеся палочки, но, не будь их, никто из зрителей не задумался бы о нехватке в спектакле чего-либо. Актеры по очереди выходят к микрофону и в течение часа с небольшим рассказывают фрагменты постепенно обрастающей трогательными и комическими, точными и сомнительными подробностями истории о двух супружеских парах, всю жизнь друживших между собой.
Впрочем, трудно себе представить, как можно было бы сделать эту пьесу иначе. Написаны были "Иллюзии" по заказу театра немецкого города Хемница, где мировая премьера в строгом соответствии с обязательствами автора состоялась на день раньше московской — и страшно интересно, как обошлись с ней в бывшем Карл-Маркс-Штадте. Собственно, текст написан именно так, что ни читать его про себя, ни интерпретировать, ни разыгрывать, ни расцвечивать психологией не хочется. Так и нужно — выйти и просто рассказать, глядя зрителям в глаза.
Драматург, актер и режиссер Иван Вырыпаев
Фото: Денис Вышинский, Коммерсантъ
Это только в программке можно написать, что "любовь — это великая сила, любовь побеждает смерть". Тексты Ивана Вырыпаева всегда предполагают, что в сердцевине замысла должно содержаться нечто возвышенное. Не случайно место, откуда в "Иллюзиях" произносятся тексты, напоминает кафедру — и слегка резонирующий в микрофонах звук требует вспомнить о проповеди. А сам способ изложения — легкое эпическое отстранение, повторы, ритм текста — разрешает вспомнить о самой главной книге, именно что разрешает, не обязывает. Потому что можно воспринимать "Иллюзии" и как просто забавную историю: благо Вырыпаев никакой не проповедник и чувство юмора у него на пятерку. Да и заканчивается история ровно противоположным — по отношению к началу — выводом: в признаниях в любви правду невозможно отличить от лжи, обман легко превращается в самообман, и наоборот, доверять нельзя не только чужим, но и своим признаниям, а конец сомнениям приносит лишь смерть.
Хотя по большому счету иллюзорность, о которой говорит Вырыпаев, вовсе не в обманчивости земных чувств. Способ повествования для автора гораздо важнее мелодраматической истории, а метод коммуникации со зрителем — важнее поэзии, светлой печали и прочих прекрасных вещей. Смысл "Иллюзий" как театрального сочинения заключен в возможности выйти к нескольким десяткам зрителей и, глядя им в глаза (свет в зале выключается примерно на середине спектакля), рассказать нечто. В этом смысле в выигрыше оказываются иностранцы — Каролина Грушка и Казимир Лиске, а Александр Алябьев и Инна Сухорецкая вынуждены добирать верой собственно в обстоятельства истории. И Грушка, и Лиске изумительно знают русский язык, но их еле заметный акцент, с одной стороны, проявляет лукавство всей истории, с другой стороны — притягивает, интригует, помогает установить необычайно доверительный контакт между сценой и залом. Который, в свою очередь, тоже является не более чем соблазнительной иллюзией.