Такси в Нью-Йорке - больше, чем вид общественного транспорта. Конечно, наиболее стремительная часть городского пейзажа. Разумеется, интернациональное общение: азиат или индус, странный русский из Одессы или мексиканец, выходец из Конго или абориген Мальдивской демократической республики - кем бы ни оказался ваш таксист, он обязательно пойдет на минимальный контакт. Такси - интереснейший срез городского общества. В длинной желтой дрезине на широко, неуклюже расставленных колесах, в этом винтажном шике автопрома штата Мичиган, вы непременно услышите о налогах и сборах, о государственных подонках и национальных героях, о долларах и центах, покойных бабушках и дедушках, беременных женах и новых соседях с первого этажа.
Такси в Нью-Йорке - это, однако, не машина, а сам таксист, образцово-состоявшаяся эмигрантская личность, гордый звездно-полосатый человек, американский гражданин, носитель различной гражданской позиции. Позиция эта может выдавать себя, даже если ее владелец, водитель, угрюмо молчит, уткнувшись в ободранный предшественниками из Конго грязный руль, или, напротив, присвистывает в ритмах оптимистичного гавайского радио.
Таксист Нью-Йорка - всегда человек битый жизнью, как моль или таракан на кухне, и разнообразно рисковый парень. Риск связан и с интенсивностью городского трафика: водитель смело потрошит душу различным пробкам, кряхтя, сжав зубы, нарушая правила. Если вы из России, и ваш водитель тоже родился, положим, в пространном заокеанском Казахстане, то процент нарушений увеличивается с той же скоростью, с какой вы опаздываете на встречу где-нибудь в районе 57-ой улицы. Великий язык здесь быстро сближает: так, однажды русскоговорящий водитель развернулся через две сплошных полосы прямо в потоке 55-ой улицы. Он сам ошибся поворотом, был остановлен моим матерным визгом и немедленно признал за соотечественницу, а потом взял и нарушил. Ну, а как быть? Родным ведь надо помогать, даже если ты впервые в жизни видишь их. Денег на чай за свой совершенно искренний подвиг соотечественник-нарушитель не взял, но зато просил пару сигарет: "Табак дорог, но медицина еще дороже!" Не надо сентиментальных слез: сигареты - тоже чаевые, если стреляете на улице, готовьте доллар тому, кто угостит вас.
Таксист в Нью-Йорке - еще тот зарвавшийся капиталист. Американские банкиры Морганы с головорезами из Лэнгли - аквариумные мальки по сравнению с этими желтыми в шашечку акулами, ищущими жертву в темном океане Манхэттена. Распространенная ситуация: таксист заманивает размякшего чемоданного туристического глупца, держащего путь в аэропорт Джона Кеннеди. Таксист уверяет его, что домчит согласно тарифу - 45 долларов. Это всем известная, стандартная цена трансфера в JFK, которая не менялась со времен операции "Буря в пустыне".
Один хилый индус, в черных маслянистых глазах которого до сих пор стоят мраморные тени Тадж-Махала, так и поступил с наивным автором этих строк. Надо сказать, что, во-первых, я никогда не путешествую налегке, во-вторых, доверяю хваленой американской демократии, ибо если не доверять ей, родимой, то кому же еще?
Таксомоторный индус, картинно приседая, закинул мои пожитки в багажник, проводил меня на заднее сидение и жесточайше рванул.
Выбравшись из Манхеттена, он внезапно сообщил, что цена его трансфера на самом деле составляет не 45 долларов, а все 70. Я выразила протест и недоумение подобным резким и несанкционированным повышением проезда. По итогам гневных и несостоявшихся торгов индус притормозил, выгрузил меня на мокрой обочине и сказал: "Итак, а вот сейчас я даю тебе последний шанс. 70 долларов до JFK, или я уезжаю! Решай!"
Мне, конечно, пришлось принять его условия: российский самолет, названный в честь поэта Мандельштама, всегда опаздывает, но никогда не ждет, новая шуба Gucci мокнет под дождем, и я никакой не британский солдат, чтобы стрелять здесь во взбунтовавшегося сипая. На парковке JFK, расплатившись по гамбургскому счету, я спросила таксиста, а давно ли он так лихо работает? "Мэм, а как же жить еще в этом страшном городе?! Это же истинные джунгли!"
И я не могла с ним не согласиться. Конечно, Нью-Йорк из одних людей делает обезьян, а из иных обезьян - людей.