Концерт классика
На сцене Зала Чайковского прошел III Большой фестиваль Российского национального оркестра. В его программе в этот раз нашлось место и джазу, и балетному вечеру, и бенефису Эдварда Радзинского, и поминальному концерту в честь 11 сентября. Но едва ли не самыми яркими, хотя и на разный лад, оказались два вокальных события — концертный дуэт американцев Сары Кобурн и Лоуренса Браунли и закрывавший фестиваль "Реквием" Верди. Рассказывает СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Оперная часть московской концертной жизни довольно внимательна к итальянскому бельканто, и опусы Россини, Беллини и Доницетти, да еще в перворазрядных исполнениях, в афишах последних сезонов возникают регулярно. Но даже на этом благополучном фоне тенору Лоуренсу Браунли и сопрано Саре Кобурн удалось собственный белькантовый вечер вытянуть практически в сенсацию.
В программе, что называется, "лучшее, любимое, только для вас": каватина Розины и виртуозная ария Альмавивы "Cessa piu di resistere" из "Севильского цирюльника", куплеты Неморино из "Любовного напитка", романс Джульетты из "Капулетти и Монтекки", сцена сумасшествия из "Лючии ди Ламмермур", ария Тонио из "Дочери полка". И весь этот, вообще говоря, весьма амбициозный набор хрестоматийных вокальных чудес прозвучал со студийным качеством. Певцы немного различались манерой держаться — стабильная академичность Лоуренса Браунли контрастировала с кокетливой раскованностью Сары Кобурн, но по уровню эффектного и умного мастерства отдать предпочтение кому-то одному из них невозможно.
В оркестровый аккомпанемент некогда успешный тенор, а теперь дирижер Джузеппе Саббатини привнес довольно мало персональности — это была работа в стиле, если выражаться по-библейски, "льна курящегося не угасит и трости надломленной не сломит", но певцам было удобно, да и оркестр смог весьма выгодно себя показать. И вдобавок продемонстрировать класс своих духовиков валторновым соло в арии Джульетты и флейтовым в сцене сумасшествия.
Если оперное гала выигрывало этой своей приятно-доброкачественной нормативностью, то "Реквием" Верди, исполненный на закрытии фестиваля, хочется записать в эксперименты. Причем совсем другого толка, чем, скажем, тот же "Реквием" в трактовке Теодора Курентзиса. У Михаила Плетнева вердиевская заупокойная месса звучала с подавляющей и часто неповоротливой грандиозностью — в том числе и из-за массивности хорового звука, поскольку ради исполнения "Реквиема" были объединены силы хора имени Свешникова, капеллы Юрлова и камерного хора Владимира Минина, то есть общим счетом примерно сто пятьдесят человек.
Привычный контраст между апокалиптическим вихрем и оперной слезой, которым и исчерпывается содержание многих дюжинных исполнений "Реквиема", положим, в этот раз не преувеличивался. Но, с другой стороны, тот громадный диапазон эмоций, что прописан у Верди по шкале от "dies irae" ("дня гнева") до "lacrimosa dies" ("дня слез"), подавался очень уж обобщенно и смазанно. Тут стоило винить и солистов: надтреснутый бас Роберто Скандьюцци, натужный тенор Акилеса Мачадо, фальшивящее меццо Марианы Пенчевой и глуховатое, с "подъездами" в верхние ноты сопрано Людмилы Монастырской что в соло, что в ансамблях производили впечатление скорее мучительное. Однако и оркестр, странно жесткий и угловатый, скупо прорабатывающий оттенки, оказался неожиданностью. Расхожие клише обыкновенно сравнивают "Реквием" Верди со "Страшным судом" Сикстинской капеллы; здесь же вместо Микеланджело получились какие-то ассирийские барельефы.
Михаилу Плетневу, как выяснилось, прекрасно удаются оперные партитуры, которые, казалось бы, от стихии позднего романтизма удалены и исторически, и стилистически — что Моцарт ("Волшебная флейта" на фестивале РНО 2009 года), что Россини (прошлогодняя "Золушка"). А вот случившийся несколько лет назад опыт концертного исполнения "Кармен" Бизе уже был из разряда спорных — как, собственно, и нынешний Верди. То есть мы еще раз убедились, что каталог любимых Михаилом Плетневым симфонических произведений и его эксперименты в оперном (или, как в случае "Реквиема", духовно-ораториальном) жанре не всегда соотносятся прямолинейно.