Инго Шульце известен у нас прежде всего благодаря замечательно переведенному Татьяной Баскаковой сборнику Simple Stories — 29 грустных историй из жизни восточных немцев после смерти ГДР. Жизнь после объединения Германии вообще главная тема Шульце, и любящие ярлыки немцы записали его по ведомству остальгии — это особое чувство восточных немцев, которые и через двадцать лет после объединения не могут забыть, что они восточные. Шульце, впрочем, пишет о ГДР без всякого чувства сожаления о том, что утрачено, единственная константа его книг — недоумение от того, что вот было две Германии, а вдруг стала одна. Впрочем, есть и еще одно чувство, то же, с которым наши сегодняшние сорокалетние и около авторы пишут полуностальгические книжки о своей советской юности: кажется, что жизнь в той исчезнувшей стране была каким-то необыкновенным опытом, который требуется записать и, возможно, даже полюбить.
Роман Инго Шульце "Адам и Эвелин" вышел в Германии в 2007-м, вошел в список финалистов Немецкой книжной премии, и это, несомненно, самый примечательный из остальгических романов. Он, правда, рассчитан и на читателя, который разбирается в теме. Например, знает, что незадолго до объединения для граждан ГДР открылась сначала чехословацкая, а потом венгерская граница — и за несколько месяцев десятки тысяч беженцев перебрались через Венгрию в Австрию и Германию. Главные герои романа едут в Венгрию в отпуск в августе 1989-го — едут, не решив еще, уезжать навсегда или возвращаться. Первую треть романа Адам гоняется за уличившей его в неверности Эвелин, последнюю треть Эвелин уверенной поступью ведет Адама к настоящему, "не мещанскому" благополучию новой квартиры. А посреди они ходят на танцы, гуляют у озера Балатон и вместе с западнонемецким любовником Эвелин, рассматривают даты на могильных памятниках и едят инжир из рук старого садовника. И много, очень много разговаривают.
"Адам и Эвелин" — это, конечно, история о потерянном рае. Роман, начиная с названия, полон библейских аллюзий так, что нельзя их не заметить, даже если хочется. Например, когда Адам и Эвелин все-таки перебираются из Венгрии на Запад, он читает ей Библию, как обычно лежащую в прикроватной отельной тумбочке, и скорбит об утраченном рае, а она кормит его с вилки западной колбасой. Адам — портной, что смешно, если сравнивать его с Адамом библейским. Но на Востоке он обожаемый женщинами гений, а на Западе превращается в обыкновенного закройщика из мастерской, и первая же его работа кончается на том, что клиентка просит приделать к платью уродливые рюши. Рай не остался на Востоке, но и не нашелся на Западе. Он оказался где-то посередине, где-то в той самой промежуточной Венгрии, где немец еще мог выбирать: уезжать или оставаться. Потому Адам раздраженно пресекает разговоры о будущем: "Хватит болтать. Лучше, чем здесь, вам уже нигде не будет".
Понятно, что любой остальгический немец будет читать историю о потерянном ГДР как историю о потере условной потребительской невинности. И да, мир никогда уже не будет таким, как прежде. Книга Шульце, очень формальная в своем стремлении отделить "хорошо" от "плохо", находит промежуточную точку, в которой восточный немец еще был счастлив. Она там, где он стоит между Востоком и Западом и еще может выбрать между ними. На этом свобода заканчивается — и начинается Германия, а там уже нечего выбирать, только считать деньги. Это не многим отличается от взгляда того же нашего автора, условного Аствацатурова — несвобода была невинностью и давала волю духу, а посткоммунистическая свобода оказалась удушливым потребительским адом. Но для Шульце главная трагедия восточных немцев совсем не в том, что они потеряли — нечего, в общем-то, было терять,— а в том, что приобрели.
М.: Текст, 2011