Гран-при LXVIII Венецианского кинофестиваля получил фильм Александра Сокурова "Фауст". Российский режиссер предложил в этом фильме очередную из множества интерпретаций популярного литературного сюжета, одного из ключевых в обширной истории сношений человека с дьяволом.
"Фауст" Александра Сокурова самим режиссером вписан в тетралогию о том, как чувствует себя человек, облеченный властью. В отличие от предыдущих трех фильмов тетралогии ("Молох", "Телец" и "Солнце"), где предметом изучения были реально существовавшие исторические фигуры (Гитлер, Ленин и Хирохито), "Фауст" более абстрактен. По словам самого Александра Сокурова, принципиальной для него задачей было демифологизировать Фауста и показать его человеком, а не мифологической фигурой, которая ничего не может без помощи посторонней дьявольской силы. Сокуровский Фауст задуман как активно действующий персонаж, и без всякого Мефистофеля способный на многое. При таком замысле наиболее плодотворным художественным методом представляется обращение к повседневной окружающей действительности, однако вместо того чтобы выйти на улицу, отловить первых попавшихся прохожих, немного поскрести любого из них и обнаружить под оболочкой менеджера или банкира Фауста или Мефистофеля, Александр Сокуров отправляется в более привычную и естественную для него среду обитания — в музей. В "Фаусте" он с размахом реализует принцип "Давайте будем нести искусство людям, берут они охотно старинные полотна" с помощью оператора Брюно Дельбоннеля, отлично стилизующего картинку под Дюрера, Кранаха и Рембрандта. Из творчества последнего особенно вспоминается "Урок анатомии доктора Тульпа": фильм начинается с того, что въедливый и любознательный Фауст расчленяет человеческое тело в поисках души, но, порывшись среди кишок, ничего похожего на душу не находит. Самонадеянный рационализм естествоиспытателя подсказывает ему, что если в человеческом организме места для этой субстанции не предусмотрено, то, весьма вероятно, ее и вовсе не существует.
Венецианское жюри оценило сокуровскую историю Фауста и Маргариты (на фото) с заменой Мефистофеля мелким бесом
На венецианской пресс-конференции Александр Сокуров закручинился о девальвации человеческой души: "Души подешевели, и теперь вам вашу душу не продать, да и покупателей нет". Относительно же главного покупателя человеческих душ автор картины выразился в крайне уничижительном ключе — заявил, что роль дьявола в мировой культуре сильно преувеличена, назвал его бумажной дурилкой, усомнился в том, что эту "глупую силу", которая обычно функционирует под брендом "сатана", можно вообще воспринимать всерьез, и таким образом отмежевался от Гете, у которого Мефистофель все-таки "часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо". Впрочем, экранизацией Гете сокуровский "Фауст", строго говоря, не является, сюжету гетевской трагедии особенно не следует, а просто примыкает с какой-то своей специальной стороны к длинной галерее всевозможных Фаустов, выделяясь в ней разве что активным стремлением дезавуировать основного врага рода человеческого как выдумку и фикцию, выставив его в максимально отвратительном свете. Как художник Сокуров в данном случае выступает подобно гоголевскому кузнецу Вакуле, нарисовавшему дьявола на церковной фреске таким страшным, что дети начинали плакать на руках матерей, приговаривавших: "Он, бачь, яка кака намалевана!"
Особенное отвращение в фильме "Фауст" вызывает, пожалуй, эпизод, в котором Мефистофель (по мирской профессии ростовщик) приходит в баню и раздевается догола: пола у дьявола, как известно, нет, но зато сзади есть гадкий хвостик, а спереди сокуровские художники по гриму налепили на играющего Мефистофеля актера Антона Адасинского кубометры какой-то белой творожной массы, превращающей его тело в помятую подушку. В принципе основное, что требуется от артистов в "Фаусте",— это носить грим и костюмы. Актер тут, в сущности, не более чем марионетка в кукольном театре или рождественском вертепе, и хотя это очень богатый, роскошный, высокохудожественный кукольный театр, при попытке препарировать фильм и разъять на составляющие задаешься тем же вопросом, что и доктор Фауст (Йоханнес Цайлер), склонившийся в начале над трупом: "А где тут душа-то?"
Чуть более одушевленным делает "Фауста" немецкий язык, на котором разговаривают герои,— более жесткий и брутальный, чем русский, он отчасти спасает картину от лишнего философского пафоса. О содержании диалогов говорить не приходится — тут лучше всего работают самые лаконичные фонетические эффекты: "Ja, ja, ja" ("Да, да, да"), "Nein, nein, nein" ("Нет, нет, нет"), "Wohin? — Dahin" ("Куда? — Туда"), популярное ругательство "Scheisse", и наконец, финальный возглас Фауста, окончательно освободившегося от Мефистофеля: "Weiter, weiter, weiter" ("Дальше, дальше, дальше"). Немецкая речь в сокуровском "Фаусте" нужна прежде всего как звуковой аккомпанемент, задающий ритм и придающий хоть какую-то энергию красивым, но безжизненным старинным полотнам, образующим причудливое сочетание с современными спецэффектами, которые позволяют показать все, что только может пожелать автор. В том числе, например, умирающего гомункулуса из разбившейся фаустовской реторты, который хватает ртом воздух, как выброшенная из аквариума рыбка.
Венецианское жюри оценило сокуровскую историю Фауста и Маргариты с заменой Мефистофеля мелким бесом (на фото)
Венецианский успех "Фауста" вполне закономерен: это дорогой, респектабельный, тщательно сделанный экспортный продукт, идеально соответствующий критериям венецианских кинематографических арт-дилеров. (Не случайно продвижением в Венеции "Фауста" занималась компания "Совэкспортфильм" при поддержке группы "Сумма".) Свои культурные, ритуальные, представительские функции он выполняет великолепно, но практические психологические задачи решает еле-еле удовлетворительно. Особенно если иметь в виду те задачи, которые формулирует в своих публичных выступлениях сам автор: показать низший предел человеческого падения и бесконечную способность человека "предать, забыть, отдаться во власть заблуждений" и вообще всячески служить злу. Сумев по-настоящему приблизиться к Гитлеру, Ленину и Хирохито, Сокуров в финальной части тетралогии о людях, продавших душу дьяволу, остается индифферентным музейным посетителем, внимательным и вдумчивым, но по большому счету равнодушным к тому, что висит на этих покрытых пылью веков стенах в позолоченных рамах. А было бы гораздо интереснее, если бы вместо того, чтобы высокомерно отворачиваться от дьявола и дразнить его гипсокартонной дурилкой, Сокуров показал, что дьявол есть, он среди нас, и у него большой прибыльный бизнес.