Корреспондент "Огонька" побывал в Таллине, европейской культурной столице этого года, и обнаружил подлинное торжество культуры российской
"Лэто в культурном столице" — надпись на обложке рекламного журнала, распространяемого в поезде Москва--Таллин,— вполне отражает запутанность российско-эстонских отношений. После сноса Бронзового солдата казалось, что Эстония надолго останется "любимым врагом". Однако политический конфликт имел последствия, на которые не могли рассчитывать высокие воюющие стороны: он окончательно доказал российскому туристу, что Эстония — действительно Европа. Поток российских туристов с тех пор увеличивался, а в этом году вырос на 50 процентов по сравнению с прошлым (общий приток туристов вырос на 20 процентов). В этом есть что-то фрейдистское: русский патриот будет хулить "проклятых эстонцев", но отдыхать в следующий раз поедет именно к ним.
Турист из России — кроме того, что их много — еще и "самый щедрый", но к нему, как выяснилось, "все-таки нужен другой подход". "Русские всегда заказывают первое, второе, третье и компот",— говорит Елизавета Вайсбух из средневекового ресторана Olde Hansa.— А потом они оставляют чаевые, не сравнимые ни с чем. У нас конкурс на место официанта — 30 человек. За несколько лет работы официант может заработать на квартиру в Таллине". "Особый подход" заключается в том, что приезжие из России хотят, чтобы им "служили", а не просто подавали "старинные эстонские блюда с прекрасным вкусом". Поэтому в сервисном бизнесе Эстонии вырос спрос на тех, кто владеет русским языком. Да и сами эстонцы стали "немножко говорить по-русски". Перефразируя Довлатова,— так бог экономики посмеялся и над русскими патриотами, и над эстонскими националистами. До этого русский язык в Эстонии — как бы это сказать помягче — не поощряли, но в результате его стало еще больше.
В этом году Таллин — культурная столица Европы. Одним из главных событий европейского года стал фестиваль "Сталкер". Он начался с открытия в галерее Temnikova & Kasela выставки фотографий Андрея Тарковского "Белый-белый день" (24 полароидных снимка, сделанных Тарковским в 1979-1983 годах). "Сталкер" снимался в окрестностях Таллина ("как известно" — обязательно подчеркнут в местной прессе): на макаронной фабрике, на нефтебазе в Копли, на полигоне в Ягала. Эстонцы этим страшно гордятся: они сохранили даже надпись UN на стене электростанции, где снимали вход в Зону и где теперь арт-центр "Культурный котел". Вечером надпись красиво освещается, и если бы не корректоры, я написал бы это слово через "я".
Другой герой города — безусловно, Довлатов: недавнее его 70-летие тут отметили фестивалем, который проходил в Национальной библиотеке Эстонии. В кафе на площади Свободы (главной в Таллине) висят рисунки Вагрича Бахчаняна, на которых Довлатов; в рекламных буклетах — цитаты Довлатова, в книжных магазинах — понятно что. Довлатов жил в Таллине, но дело не в этом. В разговорах с местными людьми, которые непривычно часто даже для русского уха цитируют Достоевского или Довлатова, а также в деталях помнят фильмы Тарковского и Параджанова, понимаешь: для интеллигентных эстонцев Россия по-прежнему — это слово, а не нефть или территория.
Эстонскому современному искусству повезло, что у государства совсем немного денег: поэтому, например, все заброшенные здания, переоборудованные под культурные центры, остаются в естественной, а не притворной стадии заброшенности. В бывшем здании таллинской электростанции находится уже упомянутый "Культурный котел". На набережной — кафе "Эко-остров": на бывшей плавучей платформе, и все в нем сделано из отходов морского производства. Еще один хит — бывший литейный цех судостроительного завода Ноблесснера. Здесь с 1913 года строили подводные лодки; потом выяснилось, что здесь еще и акустика (завод строил архитектор Нобель, брат "того самого"). Тут проходил один из концертов фестиваля, посвященного композитору Арво Пярту, недавно отметившему 75-летие.
Пярт, всемирно известный эстонский композитор, написал после 37-летнего перерыва Четвертую симфонию "Лос-Анджелес" и посвятил ее Ходорковскому. Сама симфония — короткая и грустная, о бренности и цикличности человеческого существования. Фестиваль организовал Тыну Кальюсте, дирижер и друг Пярта. "Знаете, у нас маленькая страна. Мы все тут друг для друга — соседи. Мы вот с Пяртом соседи — в Таллине, в деревне. Я слышу иногда за стеной, как рождаются новые произведения... Он в 1960-е написал для детского хора, которым руководил мой отец, кантату "Наш огород". В ней не было ничего "пионэрского" — это была просто нормальная музыка, без аллилуйи. В стиле тинтиннабули ("колокольчиковом").
— Почему все-таки Четвертая симфония посвящена Ходорковскому?
Бывший литейный цех судостроительного завода Ноблесснера и бывшая Таллинская электростанция (на фото) теперь заняты производством искусства
Фото: Arne Maasik
— Я не знаю. Я просто чувствую, что Арво с большим сочувствием относится к Ходорковскому. Кажется, он даже присутствовал на одном из судебных заседаний. Мы все испытываем похожие чувства: нелогично, когда один бизнесмен идет туда (показывает рукой вниз), а другие — туда (показывает рукой вверх). Мы не юристы, но понимаем: то, что происходит сейчас с Ходорковским,— это не суд, а политика.
— Но ведь музыкант, как принято считать, существо аполитичное?
— Понимаете, от политики нельзя отстраниться, потому что все вокруг политика. Но ее не надо и бояться. Люди слушают Четвертую симфонию, и они знают, что это посвящено Ходорковскому: является ли это политикой? Сейчас — безусловно, да; но пройдет 50 лет и это будет просто музыкой.
Поведение самого Пярта в первую очередь опровергает тезис об "аполитичности искусства": в ответ на убийство Анны Политковской Пярт объявил, что все его работы, написанные в 2006-2007 годах, будут посвящены ее памяти, а кроме Ходорковского Четвертая симфония посвящена также "всем остальным бесправным узникам в России".
В связи с самим залом Ноблесснера лезут в голову гроздья метафор: на развалинах, на пепелище духа приходится как-то выживать искусству. Внешнее — люстры-портьеры-позолота — больше никого не волнует: важен опять лишь дух. Искусство в Эстонии предстает перед людьми "голым", но это же означает, что между искусством и человеком больше не нужен посредник. На этих концертах поражает, конечно, количество молодых интеллигентных лиц — похожих, но при этом разноязыких (до скандинавских стран из Эстонии ехать примерно как из Москвы до Тверской области). Сама собой как-то возникает идея о культурном интернационале. Культура глобализировалась и унифицировалась, но ведь и интеллигенция также теперь мобильна, и сплочена, и способна быстро оказаться в любой точке мира — если ей это будет интересно. Этим людям, однако, также нужна какая-то "игра", возможность почувствовать себя участниками эксперимента. Зал Ноблесснера и есть в данном случае та самая "фишка". В консерваторию, конечно, не пришли бы с таким азартом.
Тинтиннабули — не только стиль, изобретенный Пяртом, но и своеобразный музыкальный символ Эстонии. "Вот на что у нас государство дает деньги",— с гордостью говорит галерист Ольга Темникова, показывая на своды Горхолла — монументального образца советской архитектуры на берегу моря, который построили к Олимпиаде-80 и с которым сейчас не знают, что делать: то ли оставить, то ли снести. Под огромным парадным проходом, зарастающим ныне травой, местные художники повесили тысячи колокольчиков: по задумке они должны были тонко и нежно звенеть на ветру, но почему-то не зазвенели.
Нынешний министр культуры и спорта Рейн Ланг — бывший юрист. Про бывшего министра, пришедшего на эту должность с поста руководителя хора, вспоминают такую историю. Местный театр "NO 99" поставил перформанс Йозефа Бойса "Как объяснить картины мертвому зайцу" — переделав в злую пародию на министра культуры Лайне Янес ("янес" в переводе с эстонского — "заяц"). Спектакль показывали на многих фестивалях, однажды в зале сидела сама госпожа Янес, которая затем поблагодарила гостей и участников. "Что потом стало с театром?" — спросил я почти инстинктивно, хотя догадывался, каким будет ответ. "Естественно, ничего,— ответили мне.— У нас же демократия. А вот министра все-таки уволили".