Выставка живопись
Королева Дании Маргрете II прибыла в Россию с супругом, наследником и выставкой "Датские мастера. 1800-1850". Работы из коллекций двух знаменитых копенгагенских музеев, Государственного художественного и Музея Торвальдсена, показывают в ГМИИ имени Пушкина. Дипломатическую экспозицию посетила АННА ТОЛСТОВА.
Выставка, подготовленная копенгагенскими кураторами, невелика и занимает всего один зал: полсотни картин датских живописцев из Государственного художественного музея и дюжина рисунков Бертеля Торвальдсена из его музея. К ним — ввиду высокой дипломатической важности события — добавлен весь Торвальдсен, имеющийся в ГМИИ: один рисунок, "Мадонна с младенцем" 1806 года, и копия с торвальдсеновской статуи княгини Барятинской, сделанная Херманом Вильхельмом Биссеном, учеником мастера, вскоре после его смерти. Это должно напомнить о том, как высоко ценился в России величайший скульптор европейского неоклассицизма и как много было у него заказчиков среди русской аристократии, чему свидетельство — внушительное собрание торвальдсеновских статуй в Эрмитаже.
Выставка говорит об эпохе, получившей имя "золотой век датской живописи". Впрочем, датские культурные герои того времени, вошедшие в мировые анналы,— Кьеркегор, Андерсен и Торвальдсен,— живописью не занимались. Бертель Торвальдсен (1770-1844), которого весь просвещенный мир воспринимал как ученика, соперника и преемника великого Кановы, большую часть жизни провел в Италии, купаясь в лучах славы, делая реверансы Наполеону и пользуясь покровительством европейских монархов и римских пап. Лишь перед самой смертью он вернулся в родной Копенгаген, где его встречали как короля и где был почти готов его музей. Кажется, первый в истории музей художника — первый прижизненный музей и первый музей-мавзолей: гроб с телом Торвальдсена опустили в могилу во дворе этого храма искусства 6 сентября 1848 года — за десять дней до того, как, уже полностью завершенный, он открылся для публики. Колоссальных торвальдсеновских мраморов и гипсов в Москву не повезли — он представлен рисунками. Скульпторскими эскизами с жесткими меловыми штрихами, демонстрирующими, что холодный и рациональный ампир, сдерживая романтические порывы, мыслил, прежде всего, линиями. И большими законченными композициями с Милосердиями, мадоннами, младенцами и амурами, демонстрирующими преклонение перед Рафаэлем.
Что же касается живописи золотого века, имена ее гениев известны разве что специалистам. Это, собственно, Кристофер Вильхельм Экерсберг (1783-1853), профессор славной Копенгагенской академии. И его школа, отличающаяся камерностью сюжетов и ровным золотистым светом, бережно вывезенным из Италии и щедро пролитым на пейзажи, интерьеры и портреты. Картины Экерсберга, его учеников — Константина Хансена, Йоргена Реда, Вильхельма Марстрана, Кристена Кебке, Вильхельма Бенца,— и его главного соперника Кристиана Альбрехта Йенсена выставлены по жанрам. Вот пейзажи Италии — вечной родины художников, которую датчане, и живописцы, и Андерсен, обделенные полуденным солнцем и античными красотами, воспели как никто другой в Европе. Вот сцены художественной жизни: академики расселись за мольбертами, им позируют обнаженные натурщики, а в мастерской Торвальдсена у статуй застывают восхищенные знатоки. Вот портреты — в основном свой круг: исполненные достоинства коллеги-художники, их благообразные жены с шитьем и вязаньем, их набожные сестры и дочери с книжками и альбомами для рисования. Вот пейзажи Дании — патриотическая идиллия: древние замки и церкви благочестиво тянут к небесам свои башни, расцветают сады и стада тучных коров пасутся на лугах. Вот марины — русский флот подошел к Хельсингеру (шекспировскому Эльсинору) и салютует.
Исторической картины, этой вершины в академической иерархии жанров, здесь нет, словно бы Дания выпала из истории. Исторический сюжет подвластен лишь Торвальдсену, но его история — всемирная, и ее протагонистами, наряду с Юпитером, Ахиллом и Христом, выступают Байрон, Шиллер и Йозеф Понятовский. Золотой век датской живописи, приходящийся на годы между завершением наполеоновской эпопеи и революциями 1848-го, то, что на немецкий манер принято называть эпохой бидермайера, был для Дании отнюдь не золотым временем. Из наполеоновских войн королевство вышло, потеряв Норвегию, и готовилось потерять в грядущих войнах с Пруссией сепаратистские Шлезвиг и Голштинию. Отголосков политики и антигерманских настроений, изгнавших из Копенгагена кое-кого из представленных на выставке голштинцев, в золотистой датской живописи, целиком ушедшей в себя, свои мастерские, академии и итальянские мотивы, не расслышать. Разве только мода на пейзажи Дании говорит о росте национализма. Вообще же, датских мастеров этой поры трудно отличить от немецких — связи культурные разрывались куда медленнее, чем политические. Тем не менее датским кураторам удалось сконструировать для датской школы иную национальную идентичность, ориентируясь на Голландию XVII века. Камерная, кабинетного формата живопись, со строгой специализацией по жанрам — чем это не "малые датчане"? И среди них, как среди "малых голландцев" Рембрандт, один титан. Так что и рисунков его вполне достаточно.