Хельсинки содрогнулся от нашествия музыкальных звезд самой разной величины и яркости. Фестиваль Flow собрал около 130 групп и артистов, 46,5 тыс. посетителей и стал самым солидным по составу участников за свою историю. Три вечера под десятки музыкальных стилей выдержала ВИКТОРИЯ АЛЕЙНИКОВА.
Днем в пятницу в Хельсинки прошел дождь, напомнив, что осень уже близко, но к началу фестиваля распогодилось и снова воцарилось лето. Народ шатался между сценами, изучая пространство. В этом году на Flow работало 11 сцен, в том числе площадки для начинающих групп, экспериментальной музыки, а также фильм-гараж, где периодически проходили кинопоказы и устраивались семинары с музыкантами. В программе фестиваля значилось порядка 130 групп — от монстров до "игрушек". Слушателей хватало для каждого, при том ассортименте, что представил фестиваль, найти музыку по вкусу было проблемой разве что для панков и металлистов. Отдельную программу с диджеями Flow приготовил даже для детей дошкольного возраста. Расслабленные треки первых участников — новоиспеченного проекта Алексиса Тейлора из Hot Chip, незамысловато именуемого About Group, и канадского коллектива Destroyer, под страшным названием которого крылись светлые и мелодичные инструментальные партии, — очень подходили под настроение.
Ближе к вечеру на одной из сцен появился пижонистый инноватор-электронщик Мэтью Диар. Его белый костюм и клубная выправка контрастировали с неожиданно жесткими битами. По сравнению с его ломаной электрофутуристикой, прослушивание выступавших на соседней сцене Midlake казалось занятием законченных ретроградов. Пока техасские бородачи настырно выжимали из гитар классические рок-н-ролльные квадраты, Мэтью вконец разошелся. Задрав рубашку и поглаживая свой диско-живот, он уже доводил себя до исступления: "Let's dance, dance, dance!". Впрочем, время для настоящих танцев пришло с темнотой и группой Hercules & Love Affair. Немудрено, что этот проект сейчас называют одним из лучших на new house сцене. Интересно было бы посчитать, сколько джоулей выделилось под пение и танцы сладкоголосой троицы — гуттаперчевого негра, транссексуала и девочки-подростка. Пожалуй, "Геркулес" поборол даже маститых норвежских мэтров из Royksopp.
Ariel Pink's Haunted Graffiti поднесли подарочек и ценителям семидесятнической психоделики 70-х. Лидер команды Ариэль Маркус Розенберг, за последние 15 лет написавший немало музыкального материала на простой домашний кассетник, читал одному ему ведомые мантры, иногда падая и катаясь по сцене как припадочный. В круто заваренный джем его группы слушатели влипали как мухи. Под занавес вечеринки состояния фрик-фолковой медитации достичь было немудрено.
На следующий день снова свеженькие и нарядные финны покрывали окрестные газоны. Отдельные меломаны форсили на открытых "кадиллаках" родом из 60-х, беззаботно оставляя эту красоту на ближайшей заправке. В то, что Финляндия — наименее криминализированная страна в Европе, в импровизированном автомузее верилось очень легко.
Хедлайнерами второго вечера подавали шведскую инди-принцессу Ликке Ли, развесистое шоу от Empire of the Sun и отцов-основателей синти-попа The Human League. Однако первой помешало выступить неожиданное недомогание, а золотая австралийская поп-империя на поверку оказалась дутой. За нарядными костюмами, перьями и отрядом девочек-танцовщиц Empire of the Sun угадывался не самый лучший звук. И как ни метался по сцене "император" Люк Стил, разрываясь между клавишными и гитарой, катарсиса не складывалось. Зато The Human League, наплевав на возраст и вооружившись старым добрым ровным битом, сделали всех своих многочисленных последователей одной левой. Никаких перьев им для этого не понадобилось — белые микрофоны, белые гитары и клавиши, черный плащ фронтмена и вечерние платья вокалисток, словно явившихся из фильмов Федерико Феллини.
Воскресный вечер стал бенефисом Кэнье Уэста, явившегося поистине с театральной помпой. Повалил дым, раздались чуть ли не баховские аккорды, а в тумане заметались два десятка танцовщиц, изображавших смятение и тревогу, — все было готово к пришествию мессии от хип-хопа. Кэнье воспарил на подъемном устройстве прямо из толпы, придерживая себя за гульфик, и незамедлительно включил читку. Белая рубашка развевалась на ветру, а черное лицо выражало решимость и некоторое недовольство. "It's real hip-hop shit", — послышалось от соседей по толпе. За два часа было показано несколько актов: певец то изображал спасителя, увещевая собравшуюся паству под сиянием лазеров, то молился сам, падая на колени и каясь в содеянных грехах. Имели место и любовная лирика весьма экспрессивного содержания — "Nobody fucks like you" , и попурри из собственных песен, и грандиозный фейерверк. Поговаривали, что от всех финансов Flow Кэнье Уэсту отвалилась целая четверть. Гонорар свой он вполне заслужил.
Те кто, пожертвовал выступлением Кэнье, имели счастье — конечно, чуть менее грандиозное — увидеть английского вундеркинда Джеймса Блейка. В свои двадцать с небольшим он научился так работать над звуком, что вплотную приблизился к его материализации. Аудитория этого потрясающего концерта с живыми инструментами и характерным голосом, слегка подернутым вокодером, могла буквально облокотиться на низкие частоты, которые подкладывал Блейк. В последний вечер фестиваля это было просто необходимо — ноги уже не держали.