Опальному воля

"(Из'ятое кино)" Евгения Марголита и Вячеслава Шмырова, единственный и неповторимый каталог репрессированного советского игрового кино, перечисляет 120 опальных фильмов эпохи сталинского единовластия (1929-1953). Фестиваль "Полка. Освобожденное кино!" представляет 17 игровых, 2 документальных и 6 анимационных кинолент. Судьбы опальных фильмов не менее прихотливы, чем судьбы опальных людей.

В программе — много громких имен: Михаил Калатозов ("Гвоздь в сапоге", 1931), Игорь Савченко ("Гармонь", 1934), Иосиф Хейфиц и Александр Зархи ("Моя родина", 1933), Сергей Эйзенштейн ("Бежин луг", 1937), Александр Столпер (Закон жизни", 1940), Борис Барнет ("Славный малый", 1942), Марк Донской ("Непокоренные", 1945). За рамками фестиваля — пострадавшие Сергей Герасимов, Ефим Дзиган, Фридрих Эрмлер, Григорий Александров, другие столпы советского кино. Запрет фильмов, даже дебютных, на карьеру, как правило, не влиял. Режиссеров, конечно, сажали, но не за фильмы, а как всех. Запрет был не ЧП, а повседневностью кинопроизводства.

В конце концов, продюсеры во всем мире загубили немало замыслов и фильмов, в том числе великих — достаточно вспомнить судьбы Орсона Уэллса или Жана Виго. Просто в СССР продюсером было государство, а не конкретный голливудский магнат.

Иногда запрет был связан с тем, что прекращался выпуск агитпропфильмов, устаревших морально, или немых фильмов, устаревших технически, или "Боевых киносборников" начала войны. Или режиссеры, нарушив протокол, показали свой фильм прежде, чем Сталину, именитому иностранцу — Анри Барбюсу, Лиону Фейхтвангеру.

Причины многих запретов неизвестны и вряд ли станут известны: соответствующие цензурные протоколы не сохранились. Спектр известных по сохранившимся протоколам грехов огромен. "Женитьбе" (1936) Эраста Гарина и Хеси Локшиной предъявили зараз "формалистические кривляния", "натуралистическое убожество" и "беспринципное трюкачество". Очевидно, экранизация пьесы Гоголя попала под каток кампании борьбы с "формализмом".

Котэ Микаберидзе в блестящей и "явно антисоветской" сатире "Моя бабушка" (1929) воплотил "троцкистское отношение к загниванию советской системы": так вот прямо и написали в протоколе. Николай Шпиковский в "Шкурнике" (1931), фильме о погонщике верблюда, попадающем в плен то к белым, то к красным, то к зеленым, удостоившемся положительной рецензии Осипа Мандельштама, показал гражданскую войну "только с точки зрения ее темных отвратительных сторон". "Грабеж, грязь, тупоумие Красной Армии, место Советской власти и т.д.".

Это — понятные идеологические упреки, адресованные режиссерам с фигой в кармане или просто скептикам-сатирикам. Гораздо интереснее, что запрещались фильмы слишком искренние, в которых общественный идеал выглядел каким-то уж слишком идеальным, нечеловеческим или надчеловеческим. "Строгий юноша" (1936) Абрама Роома с его холодной, андрогинной, ницшеанской эстетикой. "Колыбельная" (1937) Дзиги Вертова с почти непристойным, сексуальным восторгом передовых женщин, тянущихся к товарищу Сталину, чтобы хотя бы дотронуться до его шинели. "Новая Москва" (1938) Александра Медведкина с механическим образом счастливого коммунистического города будущего.

Бесчеловечная в своих проявлениях система, основанная, как ни крути, на соразмерных человеку идеалах, в случаях с этими фильмами словно укорачивала сама себя, отшатывалась от зеркала, в котором видела свое логическое развитие.

"Полка" широка. На ней есть место хорошо известным вещам, вроде того же "Строгого юноши" или второй части "Ивана Грозного" (1945) Эйзенштейна. А есть место и фильмам, хотя известным преимущественно в профессиональных кругах, но ценных не фактом своего возвращения к зрителям, а тем, что они представляют собой вырванное из логического развития советского кинематографа звено.

Например, "К счастливой гавани" (1930) одного из основоположников советской документалистики Владимира Ерофеева — это же шедевр авангардной и революционной урбанистической эстетики, под стать фильму Вальтера Руттмана "Берлин — симфония большого города" (1927), вошедшему во все учебники кино. "Убийцы выходят на дорогу" (1942) Всеволода Пудовкина — пришедшаяся не ко двору вариация на тему пьесы Бертольда Брехта "Страх и отчаяние в Третьей империи". А анимация "Межпланетная революция" (1924) вообще, кажется, не знает аналогов: черт знает что такое, эта экспрессионистическая галлюцинация с голожопыми буржуинами-вампирами со свастиками во лбу, пожирателями крови, лягушек и денег.

"КИНОклуб на Винзаводе", 29 августа — 20 сентября