 |
Чьи здания
Зримый признак капитализма — частная собственность на недвижимость. В Москве за годы строительного бума выстроены сотни новых частных домов. Вроде бы перед нами как раз та ткань капиталистической активности, которая составляет суть капиталистического градостроительства.
Но стоит подойти поближе к конкретному дому, и мираж частной собственности тает. Собственник Гостиного двора — АО "Гостиный двор", собственник комплекса на Манежной — АО "Манежная площадь" и т. д. Это частные структуры? Нет, не частные, в них основной капитал принадлежит московскому правительству. Это государственные структуры? Нет, не государственные, это частные предприятия. В процессе строительства Гостиного двора еженедельно первый вице-премьер московского правительства Владимир Ресин проводил совещания по его возведению. В качестве кого — чиновника, частного лица? Непонятно.
Такой непонятно чьей недвижимости в Москве большинство. Есть, впрочем, и такие здания, которые принадлежат частным компаниям, в акционерах которых московское правительство не состоит. На первый взгляд совершенно частная недвижимость.
Недвижимость частная, но то, относительно чего она недвижимость, то есть земля, не частная. Она передана собственнику здания в аренду на 49 лет. Это форма молчаливого соглашения о намерениях друг друга уничтожить: собственники надеются, что после 49 лет аренды земля перейдет к ним; чиновники надеются, что через 49 лет собственников можно будет основательно "выдоить" снова.
 |
| Школа Галины Вишневской — образец одобренной московским правительством жилищной архитектуры, очень наглой и очень безвкусной |
Капиталистический строительный бум — концентрированное выражение конкуренции. Каждая фирма стремится возможно скорее сдать очередной объект и получить новый. Так и было в Москве 90-х. Но строительные фирмы — это кто?
У нас есть, конечно, строители, не связанные с московским правительством, но они, кажется, занимаются исключительно установкой сантехники. Реально строит московский строительный комплекс — компании, поголовно начинающиеся на "мос" и заканчивающиеся на "строй" с некоторым разнообразием посередине ("инж", "жил", "был").
Это частные организации? Нет, они контролируются московским правительством. Но они и негосударственные, они частные юридические лица. Когда правительство дает им заказ на строительство какого-либо объекта, то оно некоторым образом дает его себе самому. И невозможно понять, то ли заказ дается, потому что необходимо нечто построить, то ли потому, что строителям заказ нужен. В случае с типовым коммерческим жильем, которое не распродается, необходимость загрузить строителей уже очевидна для всех.
 |
| За классицистическим фасадом московской мэрии спрятаны огромные башни |
Архитектор — классическая буржуазная профессия, такая же, как врач, адвокат, экономист. Но такая профессия в Москве не прижилась. Она имеется, но примерно в той же пропорции, в какой среди строителей появляются частные компании. Структуру строительного бума и структуру капиталистического города определяют проектные институты, оставшиеся от советского времени.
Формально некоторые из них являются частными предприятиями, а некоторые — государственными. Но Москомархитектура числит своими подразделениями их всех независимо от формы собственности. И это правильно. Они одинаково получают заказы, одинаково их выполняют (переводя экономически осмысленные предложения в дублирующие институт частные фирмы начальников мастерских) и одинаково их согласуют (превращая оплаченный через частную мастерскую заказ обратно в работу института). При всем желании определить разницу в стратегиях государственного "Моспроекта-2" и частного "Моспроекта-1" не удается.
На каждом своем съезде архитекторы подчеркивают, что их разделение на частнопрактикующих предпринимателей и муниципальных служащих некорректно, поскольку они заняты одним делом. Заявление абсурдное в рамках капиталистической экономики, где муниципальный архитектор — это госслужащий, занятый совершенно иной работой, чем частник. Но в Москве оно глубоко справедливо. И частный, и государственный архитектор здесь делают одно и то же, но совершенно не то, что предполагается.
Если речь идет о крупном строительстве, то главное — это согласование проекта, а не его изготовление. Архитектор является кем угодно, только не автором. В крупнейших вещах — комплексе на Манежной, в храме Христа, в Гостином дворе — авторство неустановимо в принципе: тут сменились десятки людей, кого-то отстраняли, что-то строили, и установить, откуда ноги выросли, не представляется возможным. Но и в вещах поскромнее, где автор в принципе есть, он в специфическом смысле автор. Практика, при которой проект в процессе согласований претерпевает радикальные изменения, мешает говорить об авторстве. Ситуация с боффиловским проектом "Смоленского пассажа", уже описанная нами в #14 "Власти", более чем показательна в этом отношении. Авторами в результате оказались те, кто занимался согласовательными процедурами, а автор в западном понимании предпочел отказаться от авторства. Русский архитектор так бы не поступил, а просто тихо вписал в авторский коллектив всех, кто согласовывал ему проект. Примерам такого рода нет числа — если судить по авторским коллективам, крупные московские архитектурные чиновники отличаются необыкновенной плодовитостью.
Вместо архитектора появляются сотни чиновников. Каждый из них в отдельности субъектом архитектурной деятельности не является. Субъектом является проектная машина московского правительства.
Внешне частное здание стоит на частной земле. Реально здание не вполне частное стоит на земле временно не государственной, а переданной в пользование частной организации, то есть не частной, а вообще-то государственной, но которой удобнее временно выглядеть частной. То есть правительство некоторым образом берет у себя в аренду землю для того, чтобы оно, как заказчик, дало себе заказ как подрядчику. Оно же, как подрядчик, заказало себе как архитектору проект и, как администрация, его согласовало.
 |
| При Лужкове в ключевых точках города стали появляться роскошные отели международных сетей |
Машина — логичная система норм и правил, которые выполняются. Когда прослеживаешь пути государства, которое пробирается повсюду — в заказчики, подрядчики, архитекторы, то сначала поражаешься пусть странной, но ясности этой конструкции. Однако и это фикция.
В системе градорегулирования в Москве соединяются две градостроительные теории, последовательно сменявшие друг друга в советском градостроительстве. Во-первых, это функциональная теория города, во-вторых — средовая. Они распределяются территориально. Функция господствует на окраинах, среда господствует в центре.
Здесь нет внутренней логики, есть логика исторических напластований в управлении городом. Модернистские окраины ухватываются в понятиях модернизма, исторический центр регулируется той частью средовой теории, которая выросла вокруг термина "историческая среда". Все возможные типы критики, которые можно применить к этой конструкции, оказываются справедливыми.
Эта конструкция непоследовательна, поскольку средовая теория отменяет функциональную и наоборот. Она неполноценна потому, что историческая среда — вовсе не центр средовой теории, нацеленной на создание полноценного городского пространства в новых районах, а ее странный аппендикс (странность заключается в том, что центральное место в этой среде занимает идея охраны, в том время как в средовой теории главное место занимала идея деятельности — чего-то прямо противоположного).
 |
| "Палас-отель" на Тверской — робкая попытка привить мэрии вкус к современным формам |
Возьмем функцию. Генеральный план Москвы — сложное функциональное зонирование территории города. К Генеральному плану прилагается список объектов, которые предполагается возвести до 2020 года. Половина их описывается в выражениях типа "торгово-делово-культурный комплекс с элементами жилья". Такое понимание функции настолько революционно, что граничит с ее полным непониманием.
Что касается сохранения исторической среды в современной Москве, то концептуально — это поле тотальной фальсификации истории, практически — последовательное уничтожение среды под видом сохранения. На эту тему написано столько, что это невозможно повторять даже в тезисном виде.
 |
| Но мэрия предпочла псевдомодерн гостиницы "Тверская" |
Если попытаться в общем виде сформулировать различие между градостроительством капитализма и социализма, то это различие между диалогом и монологом. Социалистическое градостроительство устроено по принципу "мы планируем, что мы построим в этом месте эту вещь". Поскольку собственность на землю и недвижимость принадлежит государству, строят государственные строительные фирмы, проектируют государственные архитекторы, а сидят в зданиях либо госорганизации, либо граждане, не обладающие на свое жилье правом собственности, подобная позиция оказывается в принципе реализуемой.
Градостроительство капитализма устроено принципиально иначе по той простой причине, что мы не можем планировать, что они здесь захотят строить. Это не план строительства, но система правил, в рамках которых реализуются любые стратегии.
Не является ли сегодняшняя Москва вовсе не городом капитализма, а городом социализма? Стоит сделать такое предположение, и все вроде бы встает на свои места. Фальсификации перестают быть таковыми, а становятся просто нормальным положением дел в другой системе. Если это город социализма, тогда понятно, почему государство оказывается и собственником земли, и скрытым собственником недвижимости, и собственником строительных компаний, проектирует силами своих чиновников-архитекторов, само за собой следит и себя согласует. Это просто социалистический город.
У него, правда, возникли несколько неожиданные задачи. Ему пришлось возвести инфраструктуру рыночной экономики — офисы, банки, магазины и т. д. Но с точки зрения структуры градостроительной деятельности это не меняет сути дела. Город капитализма может пониматься в двух смыслах — как "город капиталистического градостроительства" и "город для капитализма". Современная Москва оказывается городом для капитализма, построенным городом социализма. Это парадоксальный гибрид под названием "соцгород капитализма".
 |
| Лужков создал в Москве странную и противоречивую строительную систему |
Но как может работать этот гибрид? Ведь логически он абсолютно нежизнеспособен.
Город для капитализма, выстроенный городом социализма, предполагает следующую структуру деятельности. Государство (правительство) знает, что нужно этому капитализму: какие торговые площади, какие офисные, сколько коммерческого жилья и т. д.— ему все это известно. И оно это свое знание воплощает в реальности градостроительной деятельности.
Однако самая суть города капитализма заключается в том, что здесь заранее ничего не известно. Инициатива идет не от правительства, но от граждан в соответствии с законами конкуренции, конъюнктурой рынка, инвестиций — массой факторов, которые невозможно учесть. Возможны, разумеется, прогнозы, но не более того.
В некоторых случаях правительство Москвы пытается действовать в соответствии с логикой построения города для капитализма на основе своих планов. Эти случаи ясно демонстрируют абсурдность и тупиковость таких действий. Самый яркий пример — Сити. Деловой центр небоскребов как раз рассчитан по принципу "вот вам придуманное нами пространство для вашей деловой деятельности, платите". Сити и ныне там — в котловане. Если бы весь строительный бум в Москве 90-х был устроен по модели Сити, то никакого бума не было бы. Соцгород капитализма работает как-то не так. Не государство должно рассчитывать и выстраивать, как и где граждане будут заниматься бизнесом. Граждане рассчитывают заняться бизнесом, а государство вклинивается в этот процесс, так что вместо частной фирмы возникает АО с госучастием.
Мы назвали социалистическое градостроительство монологом, но это специфический монолог. Его произносит неустановленное лицо. Государство говорит не от себя, но от граждан. Граждане при этом лишены возможности экономически или политически выражать свои интересы. Государство как-то само узнает, что нужно гражданам, и на основе этого своего знания произносит свой градостроительный монолог.
На практике это узнавание означает сложный процесс согласования интересов между различными органами государства — министерствами, ведомствами, городскими властями и т. д. и т. п. Все они борются друг с другом. В результате компромиссное решение оказывается тем монологом, который произносится. Так что субъект этого монолога — никто, фигура, точнее всего описываемая замятинским "мы".
Соцгород капитализма сохраняет эту схему. Внутри того государства, которое владеет землей, строителями, архитекторами и т. д., существуют разные части, которые друг с другом договариваются. В результате возникает монолог соцгорода на капиталистическую тему. Но тема определяет существенную специфику этого процесса. Когда министерства, ведомства, власти и т. д. договариваются при социализме, этот процесс безденежный. В городе, выстроенном для капитализма, наоборот.
Инициатива исходит не от государства. Это значит, что всех, кто выступает с инициативой, надо каким-то образом инкорпорировать в его монолог. Средством такого включения оказываются деньги.
Как известно, градостроительство — одна из самых коррумпированных областей деятельности московского правительства. Нам представляется, что взятки не являются аномалией сегодняшнего московского градостроительства, напротив — это его глубинная основа. Одно дело, когда к чиновнику на согласование проект приносит чиновник. Это внутригосударственная деятельность, и понятно, каким образом им друг с другом общаться. Совершенно иное — когда частное лицо. По логике соцгорода капитализма это частное лицо должно быть на каком-то основании включено в процесс государственного строительства столицы. А с какой стати, почему? Единственный разумный ответ: потому что он заплатил.
Здесь нет принципиальной разницы между тем, что московское правительство получает пакет акций какого-либо капиталистического предприятия, тем, что в строительстве надо использовать московский строительный комплекс, то есть платить тому, кому скажут, и тем, что чиновник N получает $300 за свое согласование мероприятий по гражданской обороне. Капитализм откупается от соцгорода, чтобы в нем существовать. Монолог власти капитализируется. Это и есть основа соцгорода капитализма.
Ширма легитимности
На этом фоне московская градостроительная наука и практика градорегулирования производят удивительное впечатление. Основанные на идеях Алексея Гутнова, они предстают каким-то таинственным островом высокоинтеллектуальной деятельности, непонятно как существующим в ситуации тотальной фальсификации.
В данном тексте неуместно обсуждать блестящие гутновские идеи. Нас интересует лишь один аспект его теории. Она не интересуется формой собственности в городе и реальным содержанием происходящих в нем процессов. Анализируя представленный в Московскую городскую думу проект Генерального плана Москвы (по свидетельству главного архитектора Москвы Александра Кузьмина, перевод идей Гутнова в градостроительные документы), Вячеслав Глазычев замечает: "Из текста закона невозможно догадаться, что речь идет о регулировании капиталистических отношений". Это можно было бы считать убийственной критикой Генерального плана, если бы с равным успехом про него нельзя было бы сказать: "Из текста закона невозможно догадаться, что речь идет о регулировании социалистических отношений". Он вообще нерелевантен к форме собственности. Существуют некие зоны, которые задуманы для регулирования любой активности независимо от ее природы.
Такая позиция позволяет устраниться от сути происходящего, занимаясь рамками процессов на столь общем уровне, чтобы не вступать с ними в конфликт. Однако остается вопросом, до какой степени можно оставаться от этих процессов независимыми.
Городская территория в рамках принятой в Москве структуры градорегулирования не описывается в категориях ни собственности, ни аренды. Она описывается по другому — через систему зонирования. Возможно, это замечательный и прогрессивный способ. Однако что это означает практически?
Предположим, одна городская площадка находится в зоне влияния памятника XVIII века, а вторая — в зоне влияния экологически значимого зеленого массива. Каждая из них будет регулироваться неким особым образом и встраиваться в общую сложно организованную картину города. Но практически эти соседства означают, что в первом случае заказчику нужно дать взятку историкам, а во втором — экологам.
Теория города, не замечающая категории собственности, расплачивается за это своей дискредитацией. Для того чтобы город капитализма мог окупаться от соцгорода, необходимо, чтобы было определено, кому платить. Категория "собственность" замещается "принадлежностью". Если территория расположена рядом с памятником, значит, она "принадлежит" историкам, если рядом с парком, значит, экологам.
Но из этого автоматически следует, что блестящая градостроительная теория есть не что иное, как способ легитимизации отношений покупки у соцгорода возможности существовать. Она объясняет, что вот эти конкретные люди распоряжаются данной территорией в силу серьезной общественной пользы, которую они блюдут.
Впрочем, это соблюдение общественной пользы вежливо открыто к продаже. Информация о правилах строительства на конкретной территории закрыта, а точнее, отсутствует вплоть до того момента, пока на эту территорию не попадает конкретный заказчик. Тут на его деньги проводятся исследования — исторические, экологические, бассейна визуальных связей и т. д., показывающие, что на этом месте строить ничего нельзя. Уже вовлеченный в денежные отношения со специалистами, пришедшими к столь неприятным выводам, заказчик, естественно, продолжает финансировать дальнейшие исследования, для того чтобы они эти выводы пересмотрели. Они пересматривают. Это позволяет замечательной градостроительной теории творчески развиваться с большой материальной пользой для мудрых градостроителей.
ГРИГОРИЙ РЕВЗИН