"Самураи очень не любили русский снег"

       Крупный бизнесмен и один из влиятельнейших людей послевоенной Японии Рюдзо Сэдзима в 1946 году был свидетелем советского обвинения на Токийском процессе и своим выступлением на суде полностью оправдал надежды НКВД. Почему же после процесса пленного подполковника продержали десять лет в советских концлагерях? Ответить на этот вопрос попытался обозреватель "Власти" Евгений Жирнов.
       
1940 год. Рюдзо Сэдзима с сослуживцами в штабе Квантунской армии. Здесь, как показывал Сэдзима на следствии, готовился план нападения на СССР
"Вы уверены, что этот человек был у нас в плену?"
       Самую интересную информацию в Интернете не находят, на нее натыкаются. И чаще всего неожиданно. После дня работы в архиве с документами Главного управления по делам военнопленных и интернированных (ГУПВИ НКВД СССР) первыми пришедшими в голову ключевыми словами для поиска в Интернете были, естественно, "пленные" и "Сибирь". Большая часть найденных страниц, как нередко случается,— скопище несусветного бреда. Но на одной из страниц я нашел рецензию на мемуары Рюдзо Сэдзимы — офицера японского генерального штаба, который провел в советском плену 11 лет — с 1945 по 1956 год.
       Интернет познакомил меня с Сэдзимой: в Японии он известный и влиятельный человек. В недавнем прошлом он возглавлял всемирно известные корпорации C. Itoh и Itochu. Затем — советник президента крупнейшей японской корпорации Nippon Telegraph and Telephone (NTT), председатель советов фонда Inamori ($160 млн) и университета Asia. И, кроме того, глава одной из старейших и уважаемых японских буддистских сект. А главное — он председатель Японской ассоциации искусств (Japan Art Association), которая имеет больше отношения к политике, чем к искусству. Например, ее советниками состоят бывшие премьеры: британский — Эдвард Хит, французский — Раймон Барр, бывший президент ФРГ Рихард фон Вайцзеккер и другие известные люди.
       Где же я мог встретить это имя? Вспомнил! В переписке, связанной с организацией процесса по делу главных японских военных преступников в 1946 году в Токио. Подполковник Сэдзима Рюдзи (так его имя писалось в документах НКВД-МВД) был одним из трех свидетелей-японцев, которых по просьбе советской стороны допросил трибунал. О его очень полезном для СССР выступлении на процессе докладывали лично Сталину. За что же тогда его продержали в наших лагерях еще десять лет?
1936 год. Рюдзо Сэдзима с молодой женой и родственниками. Им предстоит расстаться на 11 лет
       Поначалу мне казалось, что найти ответ на этот вопрос будет не слишком трудно. Дела всех военнопленных хранятся в архиве, и получить справку о Сэдзиме — дело нескольких дней. Заодно я решил посмотреть дела и других советских свидетелей на Токийском процессе — генералов Мацумуры и Кусабы. Лицо дамы, исполнявшей мой запрос, покрылось красными пятнами. "Мы не сможем положительно решить ваш вопрос. Это будет нарушением закона о личной тайне",— торжественно объявила она. Минут двадцать мы горячо дебатировали вопрос: что именно подпадает под этот закон? В конце концов она выдохлась и сказала: "Может, вы и правы, но в делах этих генералов есть такое, что показывать нельзя никогда и никому".— "А в деле подполковника Сэдзимы?".— "Дела на такого человека,— ответила дама,— у нас нет. Нет не только дела, но и карточки в картотеке военнопленных. Вы уверены, что такой человек был у нас в плену?"
       
"Они говорили, что я имею отношение к императорскому дому"
       Архивный блицкриг провалился. Оставалось искать его мемуары, документы в рассекреченных делах МВД и расспрашивать ветеранов этой организации, знавших Сэдзиму. Привычным путем — от одного отставника к другому — я дошел и до переводчика спецгруппы МВД, созданной в 1946 году "для сопровождения и обслуживания свидетелей обвинения от СССР", Бориса Одуда. То, что он рассказал, значительно отличалось от того, что было написано в переведенных с японского мемуарах Рюдзо Сэдзимы.
       Прежде всего было непонятно: почему из тысяч попавших в советский плен старших офицеров, сотен сотрудников штаба Квантунской армии в качестве свидетеля был выбран именно подполковник Сэдзима? Сам он в своих воспоминаниях тоже недоумевает: "Изучив мою биографию, русские заявили, что так как я служил в штабе, то мне должны быть известны планы японского командования по отношению к СССР, особенно планы нападения на СССР. Я же отвечал, что не обладаю подробной информацией об этом.
18 октября 1947 года. Рюдзо Сэдзима выступает в роли свидетеля на Токийском процессе
       Сначала (русские) показали, что им известно о том факте, что в штабе Квантунской армии предшественником на моей должности был господин Такеда. Русские мне сообщили, что им также известно, что я имею отношение к императорскому дому и чуть ли не принадлежу к королевской фамилии, а все сведения из моей биографии, сообщенные мной, не соответствуют действительности. Я же многократно в ответ заявлял, что происхожу из крестьянской семьи, а они просто не имеют представления о социальной структуре японского общества. Может, мы действительно не совсем представляем себе японское общество, ответили они, но все равно видим, что вы по крайней мере принадлежите к дворянскому сословию. Из-за моих неоднократных отказов признать это меня часто лишали пищи".
       Если верить Борису Одуду, картина выбора свидетелей для процесса выглядит иначе. Пленные размещались на спецобъекте МВД в Хабаровске в комнатах по два-три человека, содержались и питались весьма прилично.
       О том, что у них в руках находится родственник императорской фамилии, по словам Одуда, они знали. И знали, что это подполковник Асаэда (иногда писали Асада). Первоначально отобрали 124 потенциальных свидетеля. Затем их неоднократно передопрашивали, проверяли, круг сужался до тех пор, пока не осталось три человека. Документы подтверждают, что Асаэда вместе с Сэдзимой входил в список тринадцати возможных свидетелей в марте 1946 года. Но уже в апреле Асаэда из списка был исключен. В нем осталось лишь семеро пленных, а в июле — трое. Одуд перечислил их:
       — Мы оставили Тацуми Кусабу, который добровольно сдался в плен, будучи командующим 2-й армейской группой войск Квантунской армии, Томокацу Мацумуру, начальника разведуправления Квантунской армии, и Рюдзо Сэдзиму, потому что до Квантунской армии он был разведчиком и служил в японском генштабе.
       — А почему вы были уверены, что во время процесса они не подведут?
       — Странный вы человек! — возмутился ветеран.— Наши товарищи работали же с ними. Не так просто лялякали и смотрели в глаза. Косвенный допрос использовали. Получим на него показания двух-трех японцев, он и начинает говорить. Вы поймите, самураям очень не нравилось в русском плену. В большинстве случаев даже намека на то, что его репатриация может быть сильно отложена, оказывалось достаточным для того, чтобы у пленного развязался язык.
       — А почему отвели Асаэду? Ведь от выступления родственника императорского дома можно было получить куда больший пропагандистский эффект...
       — Нам помог разобраться с ним интернированный японский губернатор Иманиши или Иманоши, не помню точно. Он находился не в Хабаровске. Интернированные японцы находились отдельно на спецобъекте в Биробиджане. Мы с нашим руководителем группы Денисовым часто выезжали туда. Иманоши привлекался еще по одному вопросу. Он нам очень здорово помог с процессом отряда 731 (который создавал и испытывал на людях — китайцах и русских — бактериологическое оружие.— Ъ). Правда, давал показания неохотно. Нам тогда все было интересно, что бы он ни рассказал. Мы ведь отбирали свидетелей для процесса в Токио очень тяжело. Нужно было опросить всех знавших их, чтобы понять, кто из них нас не подведет. Иманоши нам помог разобраться с Асаэдой. Потом у нас были и другие намерения относительно Иманоши. Хотели использовать его для оказания нужного влияния на одного из наших свидетелей на Токийском процессе. Может, на Сэдзиму... Я просто сейчас не помню. Но потом от этого намерения отказались.
       На Сэдзиму, как он пишет в мемуарах, повлияли по-другому. Пообещали освободить после процесса. Но при этом Сэдзима утверждал, что показаний, которых от него требовали следователи, он так и не дал. И здесь он снова слукавил. Как удалось установить, он не только подписал необходимые для трибунала протоколы допроса, но и, как все остальные кандидаты в свидетели, собственноручно написал по-японски все, что знал "об агрессивных планах Японии в отношении СССР". Из рассекреченных документов следует, что лишь один высокопоставленный военнопленный — генерал-лейтенант Сиодзиро Иида — "никаких существенных показаний по вопросам военных приготовлений Японии против СССР не дал".
       
Нет документов — нет шпиона
21-е отделение хабаровского лагеря, где Сэдзима отбывал срок. Справа на переднем плане — столовая и больница. Советские зэки о таких условиях могли только мечтать
       В Японию советских свидетелей-военнопленных, как вспоминал Сэдзима, привезли в августе 1946 года (по документам — 17 сентября). В числе прочих оперативников их под видом сержанта-конвоира сопровождал Борис Одуд. Свидетелей разместили в небольшом доме, который изнутри охраняли Одуд со товарищи, а снаружи — американцы. Им, как вспоминал Сэдзима, неожиданно разрешили свидание с семьями. Наверное, для того, чтобы они сильнее хотели вернуться домой и лучше выступали на процессе. Но результат получился совершенно неожиданным.
       "Утром 21 сентября,— пишет Сэдзима,— после того как я умылся, господин Мацумура сообщил мне, что, как сообщила советская сторона, господин Кусаба скоропостижно скончался день назад. Очень удивившись, я зашел в комнату Мацумуры, хотя выходить из своей собственной комнаты строго запрещалось. Но в этот момент мне и Мацумуре-сан было не до осторожности. Я сказал, что во время всех встреч с господином Кусабой в хабаровском лагере он выглядел вполне здоровым и был очень разговорчив. Мацумура сообщил мне, что это было самоубийство. Его спрашивала об этом советская сторона, и хотя он знал о планах Кусабы, но, естественно, сказал, что совершенно ничего не знал и не подозревал. Я тоже слышал, что у Кусабы-сан был каким-то образом припрятанный яд, но я не подозревал, что он воспользуется им так скоро".
       Американская военная полиция нагрянула в мини-тюрьму и долго допрашивала японцев и русских. Положение спасло лишь то, что Кусаба оставил предсмертную записку, в которой просил похоронить его прах в Японии. Всеми правдами и неправдами советскому обвинению удалось убедить трибунал шпринять показания Кусабы в письменной форме. Но важнейшая государственно-политическая задача оказалась под угрозой. Ведь СССР было крайне важно доказать международной общественности, что Япония собиралась напасть на СССР, а посему Москва может и дальше пользоваться японскими пленными как дармовой рабочей силой. И именно поэтому информация о выступлении свидетелей направлялась лично Сталину.
       "О моем появлении на Токийском процессе,— вспоминал Сэдзима,— журналист газеты 'Асахи Симбун' писал следующим образом: '34-летний Рюдзо Сэдзима появился в зале суда обросшим, с длинными волосами, в крайне подавленном состоянии. Он сел на место свидетеля, и его лицо стало еще мрачнее'".
       Сэдзима утверждал, что отвечал на все вопросы уклончиво. Но представители советского обвинения и МВД СССР остались довольны (см. документы). Судя по тому же документу, его никто не собирался репатриировать. В какой-то момент я подумал, что, возможно, так его наказали за то, что он не донес о яде, спрятанном Кусабой. Но его собственное описание дальнейших событий заставляет усомниться в том, что Сэдзиму хотели сгноить в лагере. Он вспоминает о том, что ему некоторое время пришлось работать в шахте. Но это мало похоже на правду. Старшие офицеры, как правило, если и привлекались к физическому труду, то на достаточно легких внутрилагерных работах, а чаще руководили другими пленными. Сэдзиму, судя по составленной им же самим хронологии пребывания в плену (см. документы), часто назначали бригадиром и даже ставили на хлебную должность старшего по зоне.
Июнь 1995 года. Рюдзо Сэдзима получает от королевы Великобритании Елизаветы II премию за вклад в мировую культуру
       "Когда меня сделали старшим на зоне,— пишет Сэдзима,— круг моих обязанностей существенно расширился. В соответствии с местными обычаями старший отвечает за следующие структуры на зоне: за местное отделение больницы, кухню, прачечную, столовую, душевую, местный завод по пошиву одежды. Все это, несмотря на мое физическое недомогание, входило в мои обязанности".
       В мемуарах Сэдзимы есть и объяснение того, почему его плен продлился столь долго: в 1949 году его осудили за шпионаж против СССР.
       "Предъявляя обвинение,— вспоминал Сэдзима,— мне инкриминировали пособничество японскому милитаризму и шпионаж (сбор информации) в пользу Японии. За пособничество по статье 58 пункту 4 Уголовного кодекса Российской Федерации меня осуждали на 25 лет, за шпионаж в соответствии с той же статьей 58 пункт 6 меня осудили опять-таки на 25 лет. Недолго думая, я в уме сложил эти цифры и получил общий срок осуждения в 50 лет. На что судья мне сообщила, что Уголовный кодекс Российской Федерации исключительно гуманен, поэтому меня осуждают всего лишь на 25 лет тяжелых трудовых работ. В ответ на обвинительную речь меня попросили сказать слово в свое оправдание, но от этого я отказался".
       Не стал Сэдзима, в отличие от подавляющего большинства попавших в такое же положение военнопленных, и обращаться с кассационной жалобой в Военную коллегию Верховного суда СССР — в ее архиве нет подобного документа. Может быть, это противоречило его кодексу чести (хотя о какой чести можно было говорить после выгодного только СССР выступления на процессе в Токио). Возможно, он считал приговор несправедливым, но обоснованным. Военным разведчиком Сэдзима все-таки был, работая, пусть недолго, именно против СССР.
       К тому же долгие годы, проведенные в СССР после Токийского процесса, спасли его от обвинений в измене интересам нации. Сэдзима вернулся домой в 1956 году не как пособник противника, а как исстрадавшийся во вражеском плену герой.
1995 год. Для человека, разменявшего девятый десяток, Рюдзо Сэдзима выглядит прекрасно
       Можно предположить, что свою поразительную карьеру он сделал не только благодаря деловой хватке и уму. Наверняка многие представители японской элиты, находившиеся на спецобъектах НКВД одновременно с ним, так же как и он, давали следственной группе подписки о том, что будут правильно вести себя на Токийском процессе и т. п., давали показания друг на друга. Разведчику Сэдзиме не составляло труда вычислить, кто именно и кого "сдавал". Вполне вероятно, что эти знания после возвращения на родину пригодились Рюдзо Сэдзиме.
       Говорят, он многие годы обходил стороной советское посольство и торгпредство в Японии. Сэдзима снова приехал в СССР только в 1990 году. И когда во время приема в японском посольстве в Москве ему предложили реабилитацию по всем прежним обвинениям в шпионаже, сдержанный Сэдзима замахал руками: "Ни в коем случае! Ни в коем случае!"
       Почему же патриарх японской закулисной политики не захотел ворошить свое прошлое? Не знаю. В рассекреченных документах никакого ответа на этот вопрос я не нашел. Я попытался найти какие-нибудь зацепки в документах названного Борисом Одудом губернатора Иманоши. Но и его дела, как и дела Сэдзимы, в архивах не оказалось. Единственное, что удалось обнаружить, так это согласие МВД на просьбу Комитета информации (объединенной советской разведки.— Ъ) передать бывшего губернатора Квантунской провинции Тосио Иманоси органам репатриации для отправки в ближайшее время на родину.
       О Сэдзиме никаких подобных документов не было. Может быть, просто он не хотел, чтобы кто-либо узнал, что лично отобравший его в свидетели, готовивший его к Токийскому процессу и поручившийся за Сэдзиму помощник советского обвинителя полковник Иванов на самом деле был офицером советской военной разведки...
       


Хроника 11 лет заключения*
       1945, 6 сентября. Попал в лагерь #45 особого отдела (расположен на берегу Амура).
       1945, 6 ноября. Переведен в 20-е отделение 16-го лагеря особого отдела (расположен в окрестностях Хабаровска).
       1945, первая декада декабря. Переведен в тюрьму при лагере.
       1946, первая декада апреля. Назначен начальником отряда в 20-м отделении 16-го лагеря особого отдела.
       Начало июля. Переведен в отдельную камеру в Уссурийск.
       Токийский процесс:
       Вторая декада августа. Перевезен во Владивосток.
       16 сентября. Перевезен в Японию (порт Ханэда).
       18 октября. Выступление на процессе.
       10 ноября. Перевезен обратно в СССР.
       Одиночное заключение (отдельная камера в Уссурийске), после одиночного заключения переведен в отдельную камеру лагеря японских военнопленных в окрестностях Хабаровска.
       1947, январь--февраль. 16 лагерь 25 отделение (начальник лагеря/отряда).
       1947, апрель. 45 лагерь особого отдела (расположен на берегу Амура).
       1948, август. 16 лагерь 13 отделение (расположен в окрестностях Хабаровска).
       1949, февраль. Испытывал крайнюю физическую слабость, из-за высокой температуры помещен в больницу.
       Май. Посажен под арест, содержался в карцере, возбуждение дела, предварительное следствие.
       10 июля. Помещен в больницу при карцере (упадок сил, истощение организма).
       18 июля. Выписан из больницы.
       19 июля. Военный трибунал, суд, осуждение (Хабаровский отдел внутренних дел); несколько дней в карцере и карантине.
       1950, 23 марта. 16 лагерь 6 отделение.
       Вторая декада апреля. 16 лагерь 21 отделение (в южных окрестностях Хабаровска).
       Третья декада апреля. Назначен на должность бригадира зоны.
       1952, март. Смещен с должности бригадира.
       1953, март. Смерть Сталина.
       Июль. Большая группа японских военнопленных возвращается на родину.
       1955, декабрь. В Хабаровске.
       1956, 12 августа. Перевезен в Находку для возвращения на родину.
       19 августа. Возвращение в Японию (порт Майдзуру).
* Из мемуаров Рюдзо Сэдзима.
       


Совершенно секретно
       Товарищу Сталину И. В.
       Товарищу Молотову В. М.
       Товарищу Жданову А. А.
       Товарищу Берия Л. П.
       
       МВД СССР докладывает Вам результаты направления на судебный процесс над японскими военными преступниками в Токио свидетелей советского обвинения военнопленных японцев Мацумура Томокацу — бывшего заместителя начальника штаба Квантунской армии и подполковника Сэдзима Рюдзо — офицера оперативного отдела штаба Квантунской армии...
       Сэдзима на допросе показал, что начиная с 1939 года штаб Квантунской армии разрабатывал планы внезапного нападения на Советский Союз. Этот план был зашифрован под литерой "Кэн-Току-Эн" и предусматривал переброску дополнительных сил из Японии в Маньчжурию, строительство стратегических железных и шоссейных дорог, линий связи, казарм и аэродромов.
       Сэдзима назвал также имена главных виновников, подготавливающих войну против СССР.
       По прибытии в Токио после допроса Мацумура и Сэдзима советским обвинителем главный обвинитель — представитель США Кинэн изъявил желание, прежде чем представить свидетелей Трибуналу, лично допросить их.
       На допросе Кинэн, в присутствии советского обвинителя, интересовался условиями содержания Мацумура и Сэдзима в СССР и не были ли со стороны следствия применены к ним особые методы допроса.
       Мацумура и Сэдзима ответили, что свои показания они дали добровольно, без всякого нажима.
       Кинэн допросом свидетелей был удовлетворен и выразил свое согласие представить их трибуналу.
       18-го октября сего года на заседании Трибунала Мацумура и Сэдзима полностью подтвердили данные ими на предварительном следствии показания...
       18-19 октября сего года все токийские газеты поместили фото свидетелей и напечатали их показания в Трибунале.
       Приводим наиболее характерные выдержки из газет:
       Газета "Старс Энд Страйпс": "Заявление генерала Мацумура показывает нерешительность Японии, с кем воевать, с США или Россией";
       Газета "Дзидзи Симбун": "На вопрос защитника Блэкни свидетель Мацумура заявил, что оперативные планы Квантунской армии составлялись на основании указаний генерального штаба в Токио";
       Газета "Ниппон таймс": "Япония строила планы войны против России, опираясь на победу немцев. Приводя секретные документы под шифром 'Кан-Току-Эн', русское обвинение пыталось доказать, что японские министры готовы были начать агрессию против СССР в 1941 году, будучи уверенными в поражении России под давлением германской машины".
       После окончания допросов свидетелей на заседании Трибунала, по ходатайству защиты, Трибунал вынес решение задержать Мацумура в Токио для дополнительного допроса защитой...
       После того, как защита заявила, что свидетель Мацумура им больше не нужен, Трибунал вынес решение о беспрепятственном выезде из Токио обоих свидетелей.
       Мацумура и Сэдзима под охраной опергруппы МВД СССР 14 ноября сего года доставлены в город Владивосток, откуда направляются в Хабаровск для дальнейшего содержания в лагере.
Министр внутренних дел СССР (С. Круглов)


       При содействии издательства ВАГРИУС "ВЛАСТЬ" представляет серию исторических материалов в рубрике АРХИВ.
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...