Железная дорога к храму

Корреспондент "Огонька" хотел выразить сочувствие Японии, но страна оказалась к этому не готова

Андрей Архангельский, Токио — Киото

Самое интересное в Японии — это радиация: ею теперь все интересуются. В японском посольстве к этому готовы: вам с поклоном подадут документ — замеры радиационного фона, сделанные международными агентствами: по ним выходит, что в Москве уровень допустимой радиации выше, чем в Токио. На два пункта. Эта памятка одновременно успокаивает и отрезвляет, лишает тебя иллюзий — что где-то в мире есть безопасный уголок.

В любой другой стране экскурсовод начал бы так: мы пережили ужасную трагедию... Спасибо, что вы оказались в этот грозный час с нами... Солидарность и помощь... Японец никогда не скажет ничего такого. Если вы сами о трагедии напомните, желая выразить сочувствие, в ответ японец быстро-быстро закивает головой, произнесет свое дежурное "хай" (да; "нет" японцы почти никогда не говорят), и кстати, скажет он, посмотрите налево: в этом здании находится Министерство сельского хозяйства... Потом ты еще раз напомнишь японцу о трагедии, и он опять скажет, да-да-да, и посмотрите направо, здесь у нас находится императорский дворец... Наконец, после третьего напоминания он скажет, да-да-да, у нас, как вы знаете, в марте было землетрясение. А уже в мае в стране зафиксирован рост количества браков...

Ничто не заставит японцев публично скорбеть о прошедшем, по крайней мере, в нашем понимании. Это было бы слишком тяжело и бессмысленно: поскольку судьба островного государства в прямом смысле находится в руках моря, а об остальных мелочах японцы давно позаботились сами, они живут почти по заветам Блаженного Августина: Провидение все делает с наибольшей выгодой для человека — просто человек не в силах этого понять. При этом все, что можно сказать о радиации, жертвах или разрушениях, здесь сказано: японские чиновники, в отличие от российских, понимают, что скрыть что-то было бы невозможно.

Япония подготовлена для любых впечатлений о себе: какой вы ее захотите увидеть — таким боком она к вам и повернется. Например, отшлифованно-традиционным — с чайной церемонией, дворцами императоров и садами камней. Все дворцы тут, кажется, были построены много веков назад именно для фотографирования: в какой бы точке ни встал, картинка выходит ровно такая, чтобы ваши родственники, увидев ее, воскликнули: "Ух ты, настоящая Япония!" Может, наоборот, раскрыть вам какие-то суперсовременные хромированные дебри, и эти фотографии также будут опознаны как настояще-японские. Японцы — и они сами об этом предупреждают — любят все планировать заранее, впечатления гостей тоже. Естественно, журналисту хочется обмануть судьбу и испытать что-то личное. Но, кажется, японцы сговорились, чтобы не дать такой возможности, и не потому, что вредные или что-то скрывают.

Просто туризм в Японии, как и все прочее,— это машина. Конвейер впечатлений. Система отработана настолько, что свернуть невозможно. В Японии все рассчитано заранее, и если ваш тур называется "по храмам", то он и будет именно по храмам, хоть бы там 35-градусная жара или сезон дождей. Если вы намекнете экскурсоводу, что можно бы и пропустить какой-нибудь Дом Высокого Неба, он в ответ быстро-быстро закивает головой, скажет "да-да-да", и улыбнется, и поклонится, но автобус не отклонится ни на сантиметр, и вы поймете, что деваться все равно некуда, поскольку дорога тут одна — к храму. При этом храм, например, может быть закрыт на реконструкцию, но экскурсовод с благоговением подведет вас к ограде и покажет издали на строительные леса и горы щебня. Вот, скажет он: разве можно такое чудо пропустить?..

Япония продолжает жить — не самое точное определение. Япония продолжает работать — потому что работа тут и есть жизнь. В Японии все создано для работы. Я не знаю, правильно это или нет, но это завораживает. Мы ночевали на вокзале (в прямом смысле — гостиница в Киото расположена прямо над многоуровневой железнодорожной развязкой), и в окне ты каждый день видишь его в разрезе: несколько уровней — подземный, надземный,— по которым круглые сутки снуют черно-белые человеческие муравьи и улетают на красно-зеленых гусеницах куда-то под землю.

Самое интересное в Японии все же не памятники и не хай-тек, а люди. Именно трудящиеся, работающие люди. Единственный способ получить личное впечатление от Японии — встать пораньше и отправиться на работу вместе со всей страной. Туры по рабочим местам японцев еще никто не устраивал — это и есть их настоящий храм, и чужих туда не пускают. Зато можно постоять в час пик на выходе из японской подземки, чтобы приблизиться к пониманию японского чуда.

Каждое утро сотни тысяч японцев выходят из токийского метро или вокзалов; другие тысячи отправляются из столицы в другие города. Страна не столько покрыта, сколько изрыта сетью железных дорог, и настоящая Япония, возможно, находится здесь: в электричке, которая мчит по почти непрекращающемуся городу. В Японии нет такого, чтобы вот — выехал из города, потом пригород, потом лес, речка, поле... В Японии город, кажется, не заканчивается никогда (по крайней мере, на "рабочем" направлении Токио — Киото), и когда заканчивается пригород одного, тут же начинается пригород другого. Десятки тысяч людей работают в 200-300 километрах от своего города: они каждый день ездят на работу и домой и, по сути, живут в поездах. Человек в Японии — это звучит бодро. В дороге японцы стоят прямо, сидят прямо и, кажется, даже лежат прямо. Вся страна соблюдает дресс-код: белый верх, черный низ. Когда семеро японцев ждут электричку на перроне, они выстраиваются почти в прямую линию: голова к голове, друг за дружкой — хотя перрон совершенно пуст. Я наблюдал в электричке за двумя японцами на соседних креслах: они сидели — ровно, как палки, одинаково одетые и подстриженные, затем обоих почти одновременно сморило, головы практически под одним углом склонились набок, но даже во сне их лица сохраняли сосредоточенность: от них словно исходило тихое сияние. В электричке есть все для комфортной жизни: естественно, туалеты с электроникой, герметичные курительные комнаты (по две-три в поезде) и комнаты матери и ребенка; бар, автоматы с водой, а также мягкие, очень мягкие и неприлично мягкие вагоны. Если дойти до первого вагона, вы увидите и машиниста: он отделен от пассажиров не противотанковым рвом, как у нас, а лишь стеклянной перегородкой. Помощников у машиниста нет, но зато они часто меняются — на каждой крупной станции. Стюарт, как в самолете, предлагает закуски, чай и кофе, а вокзалы напоминают "дьюти фри": множество магазинов, в которых все дешевле и выбор огромный. Вокзал — это очень японское слово. Весь мир у них — вокзал, и люди в нем — билеты.

Все хорошо — тоже плохо, гласит якобы японская пословица. В портовом городе Тоба, знаменитом своими ныряльщицами за жемчугом, я увидел наконец японского чиновника. "Культ работы порождает одиночество",— начал я возвышенно. "Одиночество — это хорошо...— в том же духе ответил чиновник и мечтательно, как мне показалось, посмотрел вдаль.— Одиночество полезно во время индустриального рывка, но так нельзя всегда". Проблема одиночества для Японии актуальна: города населены холостяками. После трагедии с японцами что-то случилось — так утверждают местные соцопросы. Люди словно очнулись, оглянулись вокруг, заметили друг друга. Страна проявила массовую (как и все здесь) солидарность. Кроме того, что японцы экономят электроэнергию (из-за чего города ночью светлы не как днем, а, скажем, как погожим летним вечером), люди записывались в добровольцы — помогать разрушенным районам, причем самыми активными оказались студенты и пожилые люди. Наконец, чего никак нельзя было предположить, после трагедии люди массово стали жениться и выходить замуж. То ли из какого-то чувства самосохранения, то ли бросая своеобразный вызов стихии. В силу удивительного коллективизма нации, возможно, в скором времени по утрам интереснее всего будет устраивать туры не по вокзалам и станциям метро, а по детским площадкам.