В наэлектризованной ситуации августовского противостояния от гражданской войны нас уберегли не только те студенты, что бросались под танки, но и те майоры...
В августе 1991 года я в звании майора командовал 2-м батальоном 1-го мотострелкового полка Таманской дивизии. Окончил я Московское высшее общевойсковое командное училище имени Верховного Совета в 1979 году. Прошел, как полагается, все должности: командир взвода, командир роты, начальник штаба батальона, командир батальона. Служил в Московском военном округе, Уральском военном округе и Южной группе войск.
Прошло уже 20 лет, многое забылось. По-моему, 18 августа был выходной. Я находился дома, когда прибежал посыльный с сообщением, что объявили тревогу. Конечно, все офицеры сразу прибыли в часть. Командир полка нам поставил задачу: поднять по тревоге личный состав и приготовиться к маршу на Москву. Тут же прошли определенные мероприятия, и мы стали ждать команду на выход. Команда последовала рано утром, мы выдвинулись на Минское шоссе, по которому и двигались в столицу. Конкретная задача еще не была поставлена, но предварительно я получил команду, что мой батальон должен блокировать Главпочтамт, Центральный телеграф, редакцию "Комсомольской правды", а с ней еще несколько редакций, которые находились с "Комсомолкой" в одном здании.
У метро "1905 года", где я остановил колонну, нас встречал представитель штаба округа. Я ему сообщил, куда какая рота пойдет.
В мотострелковом батальоне три роты. Одна ушла на Главпочтамт, другую я направил к редакциям, а с последней я двинулся к Центральному телеграфу. По номерам — это 4-я, 5-я и 6-я роты из состава 2-го батальона. Представитель округа остался со мной на моем командирском, 145-м бэтээре. Я на нем возглавлял колонну 6-й роты. Мы начали движение к улице Горького. В районе метро "Маяковская" я увидел, что на улице Горького собралась большая толпа. Я дал команду идти на расстоянии 50 сантиметров, чтобы народ не отрезал машины друг от друга. Два "Урала" с боеприпасами для стрелкового оружия я поставил в центр. В бэтээрах тоже был полный боекомплект, я забрал из дивизии все полностью, весь возимый запас боеприпасов.
Там же, в районе площади Маяковского, представитель штаба округа пропал, когда увидел толпу. Спрыгнул с брони и убежал. Звучит такое невероятно, но это реальный факт. Просто спрыгнул и убежал. Больше я его в жизни не видел, хотя до сих пор хочется в него плюнуть. Запрашиваю командира полка, он говорит: "Принимай решение по обстановке". Народу вокруг тьма. Со мной на бэтээре, хорошо помню, остались два парня — офицер и сержант из разведроты.
Я двигался к телеграфу, шел по прямой, но допустил ошибку, оставив на борту бэтээра подвязанные канистры с бензином для увеличения запаса хода. И кто-то из толпы одну канистру отвязал. Мне этот человек показался нетрезвым, во всяком случае, неадекватным. Он открыл пробку канистры и стал из нее поливать мой бэтээр. Оставалось две секунды, чтобы спичку бросить, и могло произойти ЧП. Я спрыгнул с бэтээра и в полете этого парня сильно ударил ногами. После этого взобрался обратно на броню, а ребята из разведроты пытались не подпустить никого к машине ближе, чем на 10 метров. Но это нам удавалось с большим трудом. Полыхни бэтээр с боекомплектом, все могло кончиться большим фейерверком и большими жертвами.
Трудно описать, как я прошел от площади Маяковского до Пушкинской площади. Толпа неуправляемая, ничего не боится, ложатся прямо под колеса, прыгают на машины. Вновь запрашиваю командира полка. Он повторяет: "Действовать по обстановке".
На Пушкинской площади я увидел, что уже не пробиться, народ стоял, полностью занимая всю улицу до Кремля. Сейчас не помню точно, но кто-то мне подсказал, что лучше вернуться обратно к Белорусскому вокзалу и по улице, параллельной улице Горького, пробиться к Центральному телеграфу. Я так и сделал. Развернул колонну. Тут народ стал ликовать и праздновать победу. В это время, когда мы колонну разворачивали, ко мне на бэтээр вспрыгнули четыре крепких, здоровых парня, то ли в состоянии наркотического опьянения, то ли просто пьяные, непонятно. Я им говорю: кричите громко, что мы возвращаемся в зимние казармы. И они кричали, что военные отступают, не трогайте их, дайте развернуться. Мы вернулись к площади Белорусского вокзала и уже от нее, по параллельным улицам, вышли на обозначенный рубеж.
Фото: Сергей Киселев, Коммерсантъ
У меня девять бэтээров, два "Урала" с боеприпасами, машина техпомощи и два ПАКа. ПАК — это походная армейская кухня на базе ЗИЛа. Я все забрал из дивизии, что полагается батальону в походе. Получилась довольно длинная колонна, но мы шли компактно, расстояние между машинами — буквально до метра. Я считал, что если и разобьем хвосты машинам, ничего страшного, лишь бы никого не отсекли и колонну бы не разорвали. В районе книжного магазина, рядом с МХАТом, нам вновь дорогу перегородила толпа. И к телеграфу нас не пускают, нет продвижения. Но я получил задачу, выполнить ее надо. Тут из толпы какой-то парень влез ко мне на бэтээр с рупором и закричал: "Ребята, Борис Николаевич Ельцин просит срочно прибыть к Белому дому. У кого есть здоровье, бегом. Ожидается штурм Белого дома". Что-то он еще говорил, после этого спрыгнул и побежал. И весь народ, точнее, толпа, не соображая ничего, побежала вместе с ним. Но таким образом они освободили мне дорогу. То ли это был специально подготовленный человек, то ли это был кем-то назначенный сотрудник, но мне он здорово помог. Как только дорогу освободили, я тут же подъехал на пересечение с улицей Горького. Разведчикам, которые были со мной и со своим солдатам, я приказал: "Заходить внутрь телеграфа не надо, стоять на входе. Кто посылает телеграммы, кто звонит по межгороду, пусть продолжают свои занятия. Но уже в помещение никого не впускать". Сам зашел и объявил персоналу: пока посетители есть, работайте, но после последнего — закрывайтесь.
Потом целый день мимо колонны разъяренные люди бегали вперед-назад, обзывали нас разными словами. "Уралы", ПАКи и летучку я, договорившись с администрацией МХАТа, загнал во двор театра. Бэтээры построил колонной, выставив впереди и сзади ограждения. Народ проходил справа, слева, я никого не задерживал.
Как сейчас помню, подошел к нам артист Семен Фарада, пригласил в кафе, и мы с ним туда сходили, попили чай. Что меня поразило? Вроде народ хочет демократии, народ хочет новой власти, тем не менее люди подходили к нам с поддержкой, много людей. Бабушки приносили нашим солдатикам еду, кормили их. Хотя у нас с собой были сухие пайки на три дня. Солдаты нередко от угощений отказывались, такое было количество тортов и конфет. Единственное, за чем я строго смотрел, чтобы никому не передавали водки. Сам просил: кормите, пожалуйста, сколько хотите, но категорически — не поить. Но провокации все же случались. Подбегали какие-то люди, пинали солдат, вели себя вызывающе.
Большая часть мотострелков находилась в бэтээрах. Человек десять продолжали блокировать телеграф. Закрыли вход и больше никаких действий не предпринимали. Стрелять я запретил. Даже если будет ситуация, провоцирующая личный состав. Вечером к нам подъехали трое взрослых мужчин, предлагали деньги. Хорошо одетые, и машины у них были иномарки, в то время еще редкость. Обещали разместить в лучших гостиницах Москвы, если мы сдадимся или перейдем на сторону Ельцина.
Но я выполнял приказ не Ельцина и не ГКЧП. Я выполнял приказ командира полка. Мне они говорили, что какой-то танковый батальон нашей Таманской дивизии уже такой выбор сделал.
Ночью много людей приезжало. Благодарили, что мы пришли, что мы никаких действий не предпринимаем, что соблюдаем выдержку и ни на какие провокации не поддаемся. А реально провоцировали. Меня шариком от подшипника ударили в спину. Замполит роты тут же этого парня скрутил. Откуда ни возьмись, появились какие-то люди в гражданском из подворотни. Они парня избили, выкинули его на улице Горького на проезжую часть и вызвали скорую помощь. Я понял, что не один тут стою. В ту же ночь командир 5-й роты меня вызывает по радиостанции на связь и говорит: я сейчас передам гарнитуру, шлемофон, а кому я не расслышал.
Пятая рота стояла у редакции "Комсомольской правды", и у них не было никаких эксцессов. Они совершенно спокойно, нормально работали. Я слышу, говорят то ли от имени генерала Руцкого, то ли сам генерал Руцкой: "Прошу вас перейти на сторону Бориса Николаевича". Я ответил: "Немедленно покиньте бэтээр и дайте связь командиру роты". Командира роты я тут же отчитал: "Почему в машине постороннее лицо?"
На следующий день, утром 20-го, мне дали команду блокировать бэтээрами полностью улицу Горького. Мы их поставили плотно, через 50 сантиметров, даже, может быть, меньше, и перекрыли проезжую часть. Тут мне сообщили, что идет огромная колонна от Красной площади. Не пропускать! Четные номера бэтээров я повернул с заряженными орудиями в сторону Красной площади. Нечетные номера повернули стволы в сторону Белорусского вокзала. Техничку я поставил, перекрыв подземный переход, чтобы люди через него не прошли. То есть полностью закрыл уже всю улицу, не только проезжую часть. Потом подошла колонна ОМОНа. Они были со щитами, с оружием и встали впереди бэтээров лицом к Красной площади. Рядом со мной оказались два милицейских генерала. Никакой команды больше из штаба я не получал. Тут на нас пошел народ, очень много народа. И вдруг ни с того ни с сего ОМОН убегает вправо-влево.
А зампотех мне говорит, что два генерала, которые здесь стояли, сели в машину и умчались. Получается, что меня бросили одного. Народ все приближается. Оставалось метров, наверное, 300-400 от первых шеренг до бэтээров. Тогда я отгоняю два бэтээра и делаю проход, чтобы народ не останавливался. Они несли длинный-длинный флаг. Когда проходили мимо, мне показалось, что тут уже были серьезные люди, не шпана. Хотя некоторые нас поносили, но другие говорили спасибо за то, что сделали проход. Они шли мимо нас, наверное, минут 40. После них я бэтээры с улицы убрал и поставил возле МХАТа. Так мы отстояли второй день, после чего мне дали команду свернуться. Назначили точку, и мы прибыли на Ходынское поле. Там людей пересчитали, оружие разрядили. На Ходынке мы еще жили два дня.
Вот основные события, что я помню. Конечно, было много мелочей, но они уже не сохранились в памяти. Но такие вопиющие факты, как трусость генералов, трусость этого подполковника из штаба округа плюс ко всему никакой команды сверху — "принимай решение сам" — такое забыть трудно.
Как я теперь понимаю, переломная точка была в тот момент, когда от Красной площади шла толпа. Пусти я хотя бы один выстрел поверх голов...
Когда вернулись, нас конечно же собирали. Отмечали лучших, отмечали худших. Говорили, что правильно действовали, не поддались ни на какие провокации, молодцы! А как мы действовали? Мы сами принимали решения, я думаю, что в такие условия были поставлены и остальные командиры батальонов. Наверняка и командир полка, и командир дивизии не могли никакой команды нам дать, потому что сами ничего не знали. Хотя, конечно, информации у них было больше, чем у нас.
В августе 1991-го мне было 33 года. В 1993 году я ушел работать начальником цикла на военную кафедру в МАТИ. Там прослужил до 2006 года. В 2006 году я уволился из Вооруженных сил.