Петербургский Музей истории города совместно с архивом кинофотофонодокументов и частными коллекционерами подготовил выставку "НЭП: образ города и человека".
По замыслу организаторов она должна открыть принципиально новую для музея серию экспозиций, посвященных социальной истории. Затея принадлежит Наталье Лебиной, автору книги "Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 годы". Делали "НЭП" долго, открытие откладывали: вначале шла реставрация Румянцевского особняка, потом монтировали саму выставку.
Вначале идешь анфиладой, загримированной под Невский проспект 1920-х. На стенах висят гигантские фотографии-щиты. В витринах объясняют про беспризорников, барахолки, проблемы городского хозяйства, финансовое и административное устройство и т. д., подкрепляя рассказ фотографиями и вещественными доказательствами.
Потом как бы сворачиваешь в отдельно взятый дом. Здесь витрин немного. Пространство запутано выгородками, к каждой приделана дверь, почти каждый зал выглядит как коммуналка. Открываешь одну дверь — портниха-надомница: зеркало, журналы мод, стрекочет швейная машинка. Открываешь другую — кухня: белье на веревках, длинные столы, огромные бутыли, закопченные кастрюли, шипит и щелкает масло, льется вода, гремит посуда, верещит радио. Никого при этом нет, но полное ощущение, что застал чужую жизнь врасплох. Где-то хрипло наигрывают фокстроты. Посетители открывают-закрывают двери постоянно, так что в воздухе висит разноголосый шум. А сами посетители, кажется, и есть жильцы, снующие по общему коридору. По мнению устроителей, коммуналка — самая емкая метафора общества со сломанными революцией социальными перегородками.
Любопытно наблюдать, как в этой сумятице еще теплится старый быт. Недовольные рабочие бастуют, будто при Демидове. Безработные выстраиваются в очередь на биржу труда. На столе стоит и служит электрическая кофеварка императорского 1914 года выпуска; советские аналоги появятся много лет спустя. Нэпман ведет даму в ресторан, они пьют шампанское из бокалов — пусть грубоватой работы, но несомненно хрустальных. Быт, безусловно, убог. Но люди еще помнят, как выглядит нормальная жизнь, и всячески ее имитируют.
При этом эпоха тотальных перемен удивительно осознает себя стабильной. С легкостью выделяя и фиксируя городские типы. Вот соответствующая серия фарфоровых статуэток работы Данько, вот набор открыток-рисунков. Можно подумать, что уклад вытачивался десятилетиями. При этом что в открытках, что в статуэтках отчетливо прочитывается какое-то горделивое изумление: надо же, какие мы все-таки странные. И ты понимаешь, что людей, по-видимому, скрепляло именно это сильное романтическое настроение, не лишенное некоторой игривости. Без которого ежедневно переживать быт было бы попросту смертельно для психики.
Городская разруха, портретируемая художниками во главе с Добужинским, дает массу романтической натуры: развалины, остатки стен, забитые травой, луна. Торговка, запечатленная художником Вахрамеевым нежной акварелью, убегает от милиционера, как нимфа от фавна. Фотографии процесса 1927 года: судят английских шпионов в количестве 27 штук. То есть буквально повернуться негде — шпионы, на каждом шагу тайны. Людей грабят на улице, но как грабят, обратите внимание: привязывают к ногам пружины, набрасывают на голову белую простыню и в таком виде ночью выскакивают из-за угла. Просто выйти было бы проще, с пружин этих еще надо умудриться не сковырнуться. Но с пружинами гораздо романтичнее. И прохожие ведут себя как благодарные партнеры по спектаклю. Нет чтобы при виде такого чучела совершенно естественно сказать: "Что за глупые шутки, гражданин, отвяжитесь, а то милиционера позову!" — ахают, отдают кошелек, а потом легенды друг другу рассказывают. Настолько сочные, вольнолюбиво-мечтательные и прекрасно-мятежные, что пересказать их сегодня — отдельное удовольствие.
ЮЛИЯ Ъ-ЯКОВЛЕВА, Санкт-Петербург
Выставка открыта в особняке Румянцева, Английская набережная, 44.