Роль съестного плана

Нью-Йоркский Музей современного искусства (MoMA) чествует Дитера Косслика, директора Берлинского кинофестиваля, по случаю десятилетия его пребывания на этом посту. Юбилейная кинопрограмма целиком посвящена теме "Еда в кинематографе". Обозреватель "Власти" Андрей Плахов предлагает свой перечень ролей, которые еде в разное время приходилось играть на экране.

Социальная метафора

Кинематограф рассматривается Музеем современного искусства "в тесной связи с едой, удовольствием и экологией, с их культурной значимостью". Рахендра Рой, куратор киноотдела MoMA, предложил Дитеру Косслику выбрать 11 фильмов из архивов музея, связанных с его любимой темой, которая начиная с 2007-го ежегодно представлена в программе Берлинале "Кулинарное кино". В Нью-Йорке в числе прочих будут показаны "Урожай" Марселя Паньоля (1936), "Скромное обаяние буржуазии" Луиса Бунюэля (1971), "Рататуй" Брэда Берда (2007) и "Четырежды" Микеланджело Фраммартино (2010). Впрочем, знаменитых фильмов в этой обойме могло бы оказаться гораздо больше.

Когда кино только-только родилось, на еде был вскормлен целый выводок комедийных гэгов: вспомним танец с булочками Чарли Чаплина или сцену в его же "Золотой лихорадке" (1925), где он уплетает шнурки. Был у немой комедии и свой гастрономический лейтмотив: пышные торты смачно врезались в растерянные физиономии. Другой хрестоматийный образ не столь аппетитен. Причиной бунта на "Броненосце "Потемкин"" (тот же самый 1925 год) стало червивое мясо. Упомянем и "Чапаева" (1934), где стратегия боя разъясняется с помощью картофелин. Уже эти примеры из классики свидетельствуют, что еда может служить не просто деталью, но и символом, и стержнем драматургического конфликта.

Герой Питера О'Тула с сотрапезниками руками рвет на части мясо в фильме Энтони Харви "Лев зимой" (1968): это ли не метафора междоусобиц в королевском стане? Парочка из "Тома Джонса" Тони Ричардсона (1963) нежными движениями касающихся пальцев поедает жареную курицу: сцена признана одной из самых эротичных в мировом кино. Еда легко становится атрибутом любого жанра — от вестерна до триллера. В фильме Марко Феррери "Дилинджер мертв" (1969) герой замыкается в своем жилище и священнодействует за кухонным столом, прежде чем решиться на убийство опостылевшей жены. В "Большой жратве" (1973) того же Феррери четверо состоятельных мужчин предаются гастрономическим утехам, доводя себя до добровольной гибели. Недаром и великий Луис Бунюэль в "Скромном обаянии буржуазии" строит абсурдистский сюжет на том, как компания бездельников то и дело усаживается за стол, но так и не может приступить к самому желанному — к еде.

Цивилизация ресторана

Можно составить целый каталог фильмов, действие которых разыгрывается в ресторанах. Частично — как в "Вокзале для двоих" Эльдара Рязанова и "Пяти вечерах" Никиты Михалкова. Или целиком — как в шедевре Питера Гринуэя "Повар, вор, его жена и ее любовник" (1989), который весь пропитан ароматами устриц и лангуст, кремов и фруктов, вин и соусов. Пока нувориш и вор Альберт ненасытно поглощает пищу, его жена Джорджина заводит шашни в туалете с интеллигентом-чужаком, поглощенным не меню (единственной книгой, которую уважает Альберт), а настоящими, в толстых переплетах, книгами. Вор забивает сопернику рот ненавистными страницами и лишает его жизни. Месть Джорджины не менее символична. Она уговаривает повара зажарить возлюбленного и предлагает мужу, перед тем как убить его, отведать самую лакомую часть блюда, которую она не раз пробовала, только в ином виде. Ресторан, как и отель, как и старинный замок, поезд или трансатлантический лайнер,— это микрокосм, где судьбы героев способны пересечься на узком функциональном пространстве и завязать узелки самых причудливых отношений. А в фильме Гринуэя ресторан и проводимые в нем ритуалы еды еще и иллюстрируют глубинное устройство цивилизации.

Вкусные и невкусные

Еда в кино уже почти никогда не бывает нейтральной. Важно, что едят, как и с какими культурными ассоциациями. За столом или на кухне как нигде ярко проявляется конфликт героев, который на самом деле не что иное, как конфликт темпераментов и культур. Неслучайно англичане и немцы зациклены на деликатесах своих средиземноморских соседей.

Моцарелла и спагетти стали дежурными образами для создания на экране итальянской атмосферы. Едят в итальянских фильмах много и со вкусом. Едят аристократы и простолюдины семейных саг Висконти, едят мещане в "Амаркорде" Феллини (1973). Есть у итальянской еды только один недостаток: от нее толстеют. В фильме Этторе Скола "Роман бедного юноши" (1995) герой Альберто Сорди сталкивает с балкона жену — бывшую шведскую стриптизершу, которая подсела на пасту и превратилась в почти неподвижную злобную тушу.

И все же королева застолий — Франция. Помните "Крылышко или ножку" Клода Зиди (1976) с Луи де Фюнесом в роли ресторанного критика? Герой знаменитого комика с грустью наблюдает, как натуральную галльскую кухню вытесняет пошлый фастфуд. Но старикашка еще поборется!

В отличие от демократичных итальянских, французские трапезы буржуазны. Как классический ритуал, как квинтэссенцию буржуазности рисует церемонию застолья Клод Шаброль ("Церемония" (1995) — один из лучших фильмов режиссера). Самые поэтические моменты — это чисто французские сцены коллективного поглощения пищи. Самый провокационный фильм, связанный с едой, тоже снят французами — Жан-Пьером Жене и Марком Каро. Действие в их "Деликатесах" (1991) разыгрывается в сюрреалистических декорациях мясной лавки и доводит тему буржуазного потребления пищи до каннибализма.

Франция вдохновляет на кулинарно-кинематографические подвиги и иноземцев. Переехавший в Голливуд швед Лассе Халлстрем снимает "Шоколад" (2000): провинциальный французский городок, оккупированный пуританами, травит хозяйку кондитерского магазина как живое воплощение роскоши и либертинажа. А прекрасная шоколадница в исполнении Жюльет Бинош с помощью своих волшебных пирожных возвращает людям забытое ощущение счастья.

За столом или на кухне как нигде ярко проявляется конфликт героев, который на самом деле не что иное, как конфликт темпераментов и культур

Пикники на обочине

Не очень много внесла в кинематографическую кулинарную книгу коренная Америка. Герои Квентина Тарантино между делом подкармливаются в дешевых пиццериях и забегаловках. Дэвид Линч, как и его герои во главе с безупречным и элегантным агентом Купером из "Твин Пикс" (1989), разделяет варварские гастрономические вкусы своей страны — кофе с пончиками, сыр с подгорелым хлебом. Другое дело — генетические итальянцы Коппола и Скорсезе. Как и еврей Вуди Аллен, чьи фильмы, начиная с "Манхэттена" (1979), в значительной части разыгрываются в космополитичных ресторанах Гринвич-виллидж, где герои предаются рефлексии и самоанализу. Теперь Аллен снимает в Европе, и в его фильмах важное место занимают кулинарные прелести Парижа и Барселоны.

Сыгравшая в фильме Аллена "Вики Кристина Барселона" (2008) Пенелопа Крус еще на раннем этапе карьеры выступала в ролях героинь, преуспевших на кулинарном поприще. Афиша к фильму "Женщина сверху" (2000) Фины Торрес изображала Пенелопу, прижимающую к губам маленький острый перчик. Испанская кухня славится пикантностью, а испанские актрисы и актеры — особой сексуальностью. И то и другое весьма востребовано в пресной Америке. Говорят, Антонио Бандерас готовит всякие средиземноморские вкусности своей американской супруге Мелани Гриффит. И Бандерас, и Крус вышли из мира Педро Альмодовара, фильмы которого сравнивают с паэльей и называют тартинками из китча. Альмодовар подготовил культурный альянс испанского кино с Голливудом, и этот альянс в равной степени напоминает брак по расчету и по любви. Это хорошо видно в фильме Агустина Диаса Яньеса "Нет вестей от Бога" (2000), где земной ад изображен в виде вульгарного "Макдоналдса", а рай уподоблен изысканному парижскому ресторану в стиле belle epoque.

Этнический бум рубежа веков привел к мировой экспансии сначала китайских ресторанов, потом китайских и гонконгских фильмов. В них не только демонстрируют экзотичные наряды и эффектные боевые искусства, но также увлеченно готовят пищу и вдохновенно ее поглощают. Вонг Карвай в "Любовном настроении" (2000) позволяет своим возвышенным героям сближаться исключительно в процессе совместного поедания лапши. А не менее прославленный Энг Ли начал карьеру драматическими комедиями "Свадебный банкет" (1993) и "Есть, пить, мужчина, женщина" (1994), где воспел ритуалы китайской кухни.

Есть страна поближе к нам, создавшая в кинематографе свой кулинарный культ. Это, конечно, Грузия. Грузинское застолье преодолевает горечь смерти в трагикомедии Георгия Данелии "Не горюй!" (1969), потрясает воображение видавшего виды француза ("1001 рецепт влюбленного кулинара" Наны Джорджадзе (1996)) и порождает множество разнообразных вариаций в меланхоличных притчах Отара Иоселиани.

У России в этом смысле тоже есть чем похвалиться. Утраченное дореволюционное изобилие компенсировалось продуктовыми фантазиями "Кубанских казаков" Пырьева (1949), народными пьянками у Шукшина или их лубочной имитацией в "Свадьбе" Павла Лунгина (2000). Никогда не забывал о застолье Глеб Панфилов — монаршем в "Романовых" (2001), купеческом в "Вассе" (1983) и типично советском в "Теме" (1979). Но нам, честно говоря, больше запомнился гуманизм Инны Чуриковой в "Начале" (1970), наставляющей непутевого ухажера: "Дичь можно руками..."

Даже эксперты иногда не находят других слов, чтобы передать свое ощущение от фильма иначе, чем вкусный, съедобный, пряный или сладкий. И если все знают, что в кинотеатре мобилизуются зрение и слух, то, вдумавшись, мы согласимся, что кино можно пробовать также и на вкус.