Хаим Сокол в галерее "М&Ю Гельман"
В галерее Марата и Юлии Гельман на "Винзаводе" открывается новая персональная выставка Хаима Сокола. Тридцативосьмилетнего архангельско-иерусалимско-московского художника заметили очень поздно и до недавнего времени забавным образом упоминали среди молодых. Вообще, Сокол вызывает нечто вроде восторженного недоумения. Он — один из самых интересных людей, появившихся на московской арт-сцене в последние лет пять, но кажется художником немного из другого времени. В смысле не старомодности, а интересующих его вопросов. Сокол — нечто вроде лирического постконцептуалиста (имея в виду в первую очередь наследование Илье Кабакову). Он делает одновременно очень страшные и чудовищно трогательные инсталляции из старых игрушек, лестниц, тапочек и прочей бытовой рухляди с помоек и барахолок. Но даже больше, чем старые предметы, художник любит свидетельства: он собирает старые, неизвестно чьи дневники, письма и фотографии, разрывает их, накладывает друг на друга, отливает страницы в бронзе — документ у него лишается качеств собственно объекта свидетельствования и становится памятником самой памяти. До недавних пор — и тут как раз главное отличие Сокола от того же Кабакова — само время интересовало художника гораздо больше, чем его социальное или любое другое наполнение. Сокол часто даже перечислял его в списках материалов, используемых для той или иной работы, вроде: "время, таз, моторчик, кальсоны". Однако новая выставка под названием как раз "Свидетель" обозначает, кажется, переход художник к более социальным темам. Она посвящена гастарбайтерам. Внимание к ним Сокола — результат некоторой параллели. Оказавшись в Вене, художник по-новому прочувствовал холокост, атмосферу массового уничтожения людей, вынесения их за рамки социальной жизни. Художник пришел к выводу, что положение евреев в Австрии 1930-х идентично месту нелегальных мигрантов в современном российском обществе. Благодаря такой исторической идентификации совершена редкая попытка рассказать о состоянии гастарбайтеров языком современного искусства, но изнутри самого этого страдательного состояния.