Показы театр
Как и любой другой большой театральный фестиваль, Авиньонский хорош тем, что соседство разных спектаклей позволяет определить веяния сегодняшнего спроса на театральном рынке. Судя по нынешней программе, угрюмо-минималистское новаторство молодых режиссеров начинает проигрывать карнавально-варварскому. Из Авиньона — РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Спектакль режиссера Ричарда Фиата называется "Стойкая мадам Ричард Вагнер" — он посвящен судьбе жены великого немецкого композитора Козимы. Никаких новостей о Вагнере, его жене и семье из спектакля, поставленного театром Женвилье и сыгранного в рамках Авиньонского фестиваля, узнать нельзя. Все, что сообщают зрителю в течение часа с небольшим, имеется, как говорится, в открытом доступе — достаточно набрать имя в поисковике. Проекция творчества Вагнера в прошлый век из позапрошлого — с упоминанием Гитлера как одного из вагнеровских поклонников — тоже ни в коей мере не может считаться откровением.
Остается предположить, что режиссер собирался поразить воображение зрителей формой лекции-концерта: пять актеров стоят у микрофона и по очереди произносят текст, иногда расцвечивая его резкими движениями или криками. Иногда кто-то из них берется за электрогитару. Несколько раз на заднике-экране возникает один и тот же видеосюжет: быстро мелькают фотографии вагнеровского семейства, потом из темноты выплывает большой красноватый череп. Собственно говоря, это все. Кто-то из публики вместо аплодисментов мстительно кричит "merde", но соседи одергивают — "зачем вы так, они же ищут, экспериментируют" — и поддерживают актеров воплями "браво". Мерд оно или не мерд, а неудавшийся эксперимент, но понять мотивы приглашения такого спектакля на Авиньонский фестиваль действительно сложно.
Впрочем, сочинения, подобные опусу Ричарда Фиата, в последние годы довольно часто вклиниваются в программу Авиньона. В них постдраматическая анемичность, пренебрежение не только драматургией, но и хоть какой-нибудь зрелищностью и увлекательностью превращены в защищаемый принцип, а вторжение современных музыкальных ритмов и непременное использование мультимедийных средств должны придать видимость творческого поиска. Такого рода спектакли Авиньону явно наскучили. Здесь ждут экспериментов совсем другого рода — ярких, избыточных, даже агрессивных и хулиганских, но непременно наполненных актерской энергией. Об этом свидетельствует успех, выпавший на долю спектакля "По крайней мере я мог бы оставить красивый труп", поставленного молодым режиссером Венсаном Макенем.
Название не должно вводить в заблуждение: сочинение Макеня — не что иное, как очередная версия шекспировского "Гамлета", переписанного современным языком. Наверное, режиссер видел несколько лет назад здесь же, в Авиньоне, "Гамлета" Томаса Остермайера. Во всяком случае открытая могила на авансцене недвусмысленно отсылает к незабываемому немецкому спектаклю, в котором действие происходило на грязной земле, а Гамлет оказывался ерничающим и задиристым современным художником. Макень пошел дальше Остермайера — могила у него затоплена, кажется, не дождевой водой, а коричневатыми фекальными водами. В этой жиже потом плещутся совершенно обнаженные Клавдий и Гертруда (первым трем рядам зрителей перед началом представления выдают полиэтилен, дабы они могли защититься от брызг неприятного цвета и неясного состава), оттуда же достают полуразложившийся труп убитого короля.
Разложился не только труп: Венсан Макень показывает общество, которое безвозвратно обесценило самое себя. Мир достался героям этого переполненного витальной энергией спектакля на окончательное и разнузданное разграбление, на получение последних удовольствий — и ничего удивительного, что Клавдий походя насилует Офелию. Людям остается лишь доломать то, что они видят перед собой, и не в переносном, а в буквальном смысле, так что к концу спектакля сцена превратилась в настоящую помойку. Литры театральной крови за три с половиной часа были вылиты на тела артистов и на огромный надувной Эльсинор, пару раз эффектно поднимавшийся над сценой. Изрядная часть густой красной жидкости была потрачена на принца Датского — монолог "быть или не быть" (кстати, это едва ли не единственный фрагмент текста, звучащий в классической версии) Гамлет произносит вымазанный с головы до ног кровью и с бензопилой в руках.
У Макеня актеры много кричат, кривляются, дубасят друг друга, обсыпают и обливают черт знает чем, без конца вовлекают публику в действие — словом, из "Гамлета" сделан настоящий балаган, яростный, шумный и отчаянный. Когда все герои наконец разрезаны, отравлены и утоплены в бассейне, приходит сожаление, что режиссер не смог вовремя остановиться и ограничить себя хоть какими-то рамками. Хотя он едва ли не единственный, про кого по итогам нынешнего Авиньонского фестиваля нужно сказать — "запомните его имя".