Повесть Ежи Косинского "Садовник", по которой поставлен фильм Хэла Эшби, кончается так: "Ветер играл мокрой листвой и умирал в ней. В голове у Шанса было пусто, а на сердце легко". У Эшби, обидно недооцененного — слишком не брутален он, что ли, на фоне Копполы и Скорсезе,— весь фильм именно таким и получился: пустой и легкий. Пустой в том смысле, что он о потешной и печальной пустоте, заполняющей мир. Легкий, поскольку пустота невесома и вполне невыносима. В финале мистер Шанс (Питер Селлерс) гуляет, трогательно нащупывая дно допотопным зонтиком, по воде аки посуху. Не потому, что Христос, а потому, что пустой и легкий.
Если бы "Садовника" экранизировали десятью годами позже, Шанса бы сделали "человеком дождя". Да он и есть аутист. Земную жизнь этот садовник прошел до середины, но никогда не выходил за стены сада своего доброго хозяина, у него нет ни имени, ни документов. Ничего, кроме старых костюмов хозяина, которые, как окажется, когда хозяин умрет, а беззащитный и бездомный Шанс попадет в большой мир, за минувшие 40 лет снова вошли в моду.
А еще пустота Шанса пропитана сотнями тысяч часов телевизионной пустоты: о внешнем мире он знал лишь из "ящика". Но внешний мир оказался таким же Шансом, только размером с Бога. В нем нет плохих или хороших людей, он населен людьми доверчивыми. И чем больше у этих людей власти, тем они доверчивее и беззащитнее. Случай приводит его в дом Бена (Майкл Дуглас), умирающего серого кардинала Америки, из тех людей, о которых вообще лучше не знать, что такие люди существуют. Прожженный Вашингтон принимает его профессию за фамилию Гарденер. Отсутствие любых мыслей и знаний, за исключением знаний об уходе за садом,— за отшлифованную до нечеловеческого совершенства мудрость. Отсутствие биографии — за такой уровень масонской конспирации, которая не по зубам никакой спецслужбе. А его самого — за самого серого кардинала мировой политики.
Фото: AFP/ The Picture Desk / Kobal
Финал навевает апокалиптические ассоциации с актуальной политикой: вот, оказывается, кто и как выходит в президенты. При этом учтите: фильм — никакая не политическая сатира, а, скорее, вольтеровский "Кандид". Сыграть Шанса, воплощенную пустоту, за которой Ив (Ширли Маклейн), вдова Бена, почувствует себя как за каменной стеной, на которую, если надо, обопрется вся страна, мог только Селлерс. Точно так же только он мог сыграть грубого, бурлескного героя — инспектора Клузо в цикле фильмов о "Розовой пантере". Только он мог сыграть ярчайшую бесцветность, изощренное притворство идиота на грани кататонии, получеловека, ставшего сверхчеловеком.
Это удивительно остроумное и смешное кино. Но в той же, если не в большей степени, осеннее и горестное. Может быть, авторы фильма грустили о самих себе. Шанс — последняя роль Селлерса: он умрет 24 августа 1980 года. "Будучи там!" — последний, хотя он еще много чего наснимает, шедевр Эшби: героин и рак сведут его в могилу 27 декабря 1988 года. Удачника, плейбоя, президента Пен-клуба Косинского в буквальном смысле слова затравят. Обвинят в том, что, дернув в США из Польши, он сочинил себе диссидентскую биографию, без которой никуда, что в потрясающей "Раскрашенной птице" (1964) не засвидетельствовал ужасы нацистской оккупации Польши, которые испытал в детстве, а дал волю фантазии. То есть инкриминировали ему то, что он писатель. 2 мая 1991 года он покончил с собой.
Надгробие Бена с эпитафией "Жизнь — это образ мыслей" — это их собственное надгробие: Селлерса, Эшби, Косинского.
"Будучи там!" (Being There, 1979)