В 1986-87 годах в физике произошла революция, самая крупная за послевоенное время — были открыты высокотемпературные сверхпроводники (ВТСП). Сверхпроводимость — это способность некоторых веществ при достаточном охлаждении проводить электрический ток совсем без потерь. Практическая важность очевидна. Из-за специфически квантовых свойств сверхпроводники востребованы — кроме энергетики — и во множестве других приложений, причем обычно альтернативы им нет.
За десятилетия исследований температура сверхпроводящего перехода Tc выросла с 4,2°К (ртуть, 1911 год) всего до 23,2°К (Nb3Ge, рекорд до 1986 года). А потом за год прыгнула до 90 градусов и чуть позднее перевалила за сотню.
У скачка Tc было два фундаментальных последствия. Первое — скачком же расширилась область применений. Старые сверхпроводники работают только в дорогом жидком гелии, а ВТСП — в копеечном жидком азоте. Второе — были опровергнуты все прогнозы о верхнем пределе Tc, основанные на общепризнанной теории сверхпроводимости. То есть надо было или переделывать старую теорию, или создавать новую.
Тем и другим физики всего мира занимаются уже четверть века. На решение проблемы были брошены огромные ресурсы. В 90-е годы казалось, что в мире просто нет лаборатории, где не изучают ВТСП. Появление этих четырех букв в статье гарантировало ее публикацию, а в заявке на грант — получение денег. Новые конференции и журналы появлялись, как прутья в венике, — сразу пучками. И уже сделано немало. В мире нет человека, который бы прочитал все статьи — или хотя бы обзоры — по ВТСП. Говорят, кто-то прочитал все монографии, но его никто не видел.
Сейчас 2011 год. Проблема ВТСП не решена. Это бы ничего — задача не из простых. Но все больше ощущение, что она не будет решена никогда. Потому что это никому не нужно. Одному крупному российскому ученому принадлежат слова: "Человека, который придумает истинную теорию ВТСП, следует немедленно повесить: он лишит хлеба целую ораву народа". Вешать не надо, но про хлеб все правда. Взаимоисключающие идеи на словах регулярно ставят друг на друге крест, но на деле мирно сосуществуют. Новые эксперименты никому не мешают, а как-то подходят ко всем теориям. Процесс явно подавил результат.
Видимо, физика как самая продвинутая из наук первой налетела на очередной кризис, который ждет и остальных. Еще лет тридцать назад двигателем науки, при всех оговорках, было стремление узнать истину, выяснить тайну природы, решить трудную задачу — что-то из этого списка. Теперь же смысл и содержание жизни ученого составляют fundraising и академическая карьера. То и другое не требует поиска истины, во всяком случае, не принуждает к нему. Последствия этого фазового перехода видны повсюду.
Имитационная деятельность в науке приобретает угрожающие масштабы. Скандалы с подтасовкой экспериментальных данных уже не удивляют. Взять известный, но подзабытый эффект и, сервировав красивыми словами, продать как новый считается теперь приличным. В науку проникла мода, а вслед за ней и пиар. Ньютон, наверное, в гробу перевернулся.
Конечно, эта моль разъедала науку всегда, следы можно обнаружить хоть в переписке Ньютона же с Лейбницем. Но сейчас она что-то расплодилась и уже заслоняет горизонт. А нафталина от нее пока не придумали.