премьера \ опера
Репертуар Национальной оперы пополнили "Иолантой" Петра Чайковского. В новой версии дирижера Владимира Кожухаря, режиссера Николая Третяка и художника Марии Левицкой эта камерная опера трактована в легендарно-сказочном духе и подогнана под стандарты большой сцены. Получившийся спектакль озадачил ЛЮБОВЬ МОРОЗОВУ.
Последнее десятилетие отмечено особым интересом киевских постановщиков к единственной камерной опере Чайковского. В 2003 году в Оперной студии Национальной музыкальной академии ее поставила Оксана Новосад, а в 2007 там же — Ирина Нестеренко. Постановки в корне отличались друг от друга: первая "Иоланта" пьянила свежестью молодого задора и утонченностью символистской трактовки, в то время как вторая говорила на языке оперных штампов. В итоге она и прижилась в репертуаре — речь ведь идет о Киеве.
В нынешней постановке, осуществленной главным оперным театром страны, от совсем смелых экспериментов, конечно, отказались. Самое сильное и противоречивое впечатление производят сценография и костюмы: отвечающая за них Мария Левицкая, кажется, углядела в драматичном либретто Модеста Чайковского чистую сказку и заселила оперу практически персонажами балета "Спящая красавица". Высокие головные уборы, надетые на женскую массовку, лишь отдаленно напоминают средневековые атуры, а довершают композицию всевозможные конусы и шпили в самых неожиданных вариациях, карикатурно артикулирующие готику. И все это при том, что сам Чайковский классифицировал свое творение как лирическую оперу, о которой в одном из писем брату-либреттисту говорил: "Я напишу такую оперу, что все плакать будут". Мистические же черты в тексте "Иоланты" выступают скорее красивой метафорой: во время ее написания композитор находился под сильным влиянием идей Спинозы и в чудесном излечении слепой дочери короля Прованса, узнавшей о своем дефекте от влюбившегося в нее рыцаря, видел счастливый финиш духовного пути каждого человека.
Отдалился от авторской идеи и режиссер-постановщик Николай Третяк — в камерную оперу он решил внедрить балет. Как не сложно догадаться, четыре танцовщицы в костюмах летучих мышей (и, разумеется, с высокими черными колпаками на головах) призваны здесь олицетворять злой рок, а заодно — оживлять статичную картинку. Разумеется, на сцену они выскакивают именно тогда, когда режиссеру не хватает динамики и других средств, чтобы подчеркнуть трагичность момента. Так, в оркестровых интермеццо артисты кордебалета выдвигаются на первый план, во время долгих диалогов семенят позади поющих и неизменно слетаются на Иоланту, как пчелы на мед.
К вящей радости меломанов лучшее, что есть в новой киевской "Иоланте",— музыка и прекрасный состав солистов. Тарас Штонда идеально вписался в роль короля Рене, будоража публику не только знаменитой арией "Господь мой, если грешен я...", но и каждым своим появлением на сцене. Заслуженная артистка Ольга Нагорная в роли Иоланты, конечно, мало напоминает неопытную девушку, но ее ровный, звонкий, ручьем струящийся голос нивелирует все вопросы по поводу назначения ее на эту роль. Дмитрий Кузьмин (Водемон) все свое внимание сосредоточил на выразительном пении, а некоторая скованность здесь была только к месту — все-таки он играл впервые влюбленного, которого отец его возлюбленной повелел казнить, если девушку не излечит мавританский лекарь.
Интерпретация дирижера-постановщика Владимира Кожухаря отличалась тщательной проработкой мельчайших нюансов, отличным балансом тембров и продуманной композицией (с особым чувством и тактом выстроена центральная сцена оперы — дуэт Иоланты и Водемона). Другое дело, что маэстро трактовал партитуру Чайковского так, как диктовала ему его холерическая натура,— то есть в самом назидательном и громогласном ключе, требуя от оркестра фортиссимо даже в тихих местах и окончательно добивая авторскую идею камерной оперы.