В мае ВТБ приобрел контрольную долю Банка Москвы. Итоговая цена покупки вместе с процедурой финансового оздоровления банка обойдется России в рекордный 1% ВВП.
В мае ВТБ наконец получил контроль над Банком Москвы, за 46,48% которого он бился с менеджментом банка и Альфа-банком. В итоге ВТБ отдал за акции 178 млрд руб. В январе 2011 года стоимость Банка Москвы составляла, по оценке ВТБ, 200-250 млрд руб. В конце июня ВТБ, Банк России и Агентство по страхованию вкладов (АСВ) начали обсуждать санацию покупки. Уже тогда было определено то, что вскоре стало сенсацией: подведение Банка Москвы и его нынешнего владельца ВТБ к более или менее приличному уровню потребует расходов на покупку около 0,4 трлн руб., то есть примерно вдвое больше того, во что Банк Москвы оценивался полгода назад, и втрое больше потраченного. Всего же удачная покупка может обойтись федеральным властям (как владельцу ВТБ, так и федеральному АСВ) более чем в 570 млрд руб. Из них 100 млрд руб. вложит в капитал Банка Москвы сам ВТБ, 178 млрд руб. он уже потратил на сделку, а 295 млрд руб. банку в кредит даст АСВ. Но что значит "в кредит"? В данном случае — по ставке 0,51% годовых на пять лет: фактически контролирующий АСВ Банк России подарит Банку Москвы всю прибыль от вложения средств.
Итак, сделка, ради которой ВТБ готов был пойти на что угодно, оказалась спасательным мероприятием совокупной стоимостью около 1% ВВП России. Министерству финансов даже пришлось специально придумывать схему, которая позволила бы нивелировать возможные макроэкономические последствия удачных финансовых операций ВТБ в виде мини-всплеска инфляции. Пока решено, что казенные 295 млрд руб., которыми Банк Москвы заткнет внезапно обнаружившуюся дыру в балансе размером более 200 млрд руб., будут связаны в виде облигаций федерального займа.
Спокойствие, с которым все стороны комментируют мегаоперации с Банком Москвы, наводит на мысль о том, что происходящее — отнюдь не самое грандиозное хищение государственных средств за последние 20 лет. Всерьез миллиарды долларов, которые по идее должны добавить в список Forbes пару-тройку новых имен, никто не ищет. Тем более поразительна невозмутимость Банка России, которому за последние годы приходится платить сравнимые суммы уже за третий банк: до этого кто-то должен был стать мультимиллиардером на санации "КИТ Финанса", а затем кто-то должен был сказочно разбогатеть на крахе Межпромбанка.
Но миллиардеров в стране не прибавилось. Мало того, комментарий вице-премьера Алексея Кудрина, который пояснял в конце июня, что крушение Банка Москвы могло бы оказать сильнейшее негативное влияние на всю банковскую систему России и именно поэтому вмешательство государства в лице ЦБ и АСВ оправданно, почти никто не услышал. Конечно, экс-глава Банка Москвы Андрей Бородин объявлен в международный розыск, но признаков того, что российские следственные органы рассчитывают найти у него $20 млрд, нет. Создается впечатление, что дыра в балансе Банка Москвы, которую государство латает всевозможными способами, появилась сама по себе, а деньги, потребные на ее затыкание, не были кем-то разворованы, а просто или никогда не существовали, или, напротив, буквально испарились.
Парадоксально, но оба эти предположения выглядят очень близкими к истине, хотя вроде бы противоречат друг другу. А самое загадочное в этой истории — то, что в ситуации с ВТБ и Банком Москвы никто не называет Банк России, как это полагается в подобных случаях, кредитором последней инстанции. Возможно, это не случайно: и Минфину, и ЦБ, и ВТБ, и правительству сейчас не очень удобно объяснять публике, что происходящее — не что-то необычное, а обыкновенно упускаемый из виду аспект устройства современной банковской системы, в которой именно центральный банк рано или поздно вынужден покрывать эмиссионным рублем деятельность кредитных организаций.
В самом деле, с учетом происходившего в Банке Москвы за последний год вряд ли можно было сомневаться в том, что эта структура устоит. Операции в современной банковской системе строятся на двух основополагающих принципах. Первый: банк предоставляет на определенный срок кредиты не только из средств, которые есть у него в наличии на правах собственности, но и из денег, которые находятся у него на расчетных счетах организаций. Именно в этот момент происходит первый сеанс умножения денег: средства, которые клиенты банка считают своими, от имени этого банка выдавались другим его клиентам, а далее частично попадали на расчетный счет, из них выдавались кредиты третьим клиентам. Второй принцип: из коротких кредитных средств, которые банки получают, например, на годовые депозиты, банки делают длинные, выдавая кредиты более или менее надежным заемщикам.
В определенный момент со всеми банками происходит следующее: на спаде деловой активности или из-за ошибок или правонарушений менеджмента рост банковских активов прекращается, и клиенты банка, заподозрившие неладное, изымают из него свои деньги. Процесс этот именуется банковским бегством. Понятно, что на всех этих денег хватить не может: банк, производящий деньги из воздуха, всего лишь участвует во всеобщей банковской конкуренции за будущий рост, а в гонке все и постоянно не могут выигрывать, есть и отстающие. Либо эти отстающие могут обанкротиться, честно объявив публике, что произведенных ими денег не было в природе, либо их может спасти центральный банк — тот или выдает из своих резервов, или производит (эмитирует) спасительный транш национальной валюты.
В истории с Банком Москвы есть свои нюансы и тонкости, но все они вписываются в схему. Например, очевидно: команда Бородина физически не могла потратить миллиарды долларов, требующиеся сейчас на спасение Банка Москвы, ни на блокпакет акций самого Банка Москвы, ни на среднего размера ликеро-водочный бизнес, ни тем более на какие-то проекты в лесной отрасли. Собственно, сама Счетная палата намекает на то, что произошло: Банк Москвы в рамках своих инвестопераций делал то же самое, что делают все банки мира, но чуть более нагло: строил пирамидки, выдавая кредиты под созданный на кредиты же бизнес. То, что менеджмент Банка Москвы предпочитал выдавать плохие кредиты, объем которых сейчас оценивается в 100-150 млрд руб., именно своим структурам, а не компаниям, также немногое в схеме меняет.
Наконец, и банковское бегство не обязательно случается именно после разочарования вкладчиков банка в кредитной организации. Иногда в Москве меняется мэр: после Юрия Лужкова, для которого Банк Москвы был главным расчетным банком (из этого следует, что средства московской бюджетной системы многие годы были депозитной основой для кредитной экспансии столичного банковского учреждения), этот пост занял Сергей Собянин, команду Андрея Бородина любить не обязанный. Наконец, в ситуации, когда команда старого мэра покидает свои кресла в мэрии, разумно предположить, что оснований доверять свои деньги Банку Москвы у них становится существенно меньше.
Разумеется, избежать всех этих проблем может покупатель банка, который вовремя доложит из собственных средств недостающей депозитной базы, уговорит клиентов повременить с уходом из банка и (или) договорится с менеджментом о медленном и плавном поглощении. Бородин эти обстоятельства, очевидно, знал; отсюда и его спокойствие в момент торгов с ВТБ в начале 2011 года, и нарастающее недоумение его команды, столкнувшееся с нарастающей агрессией ВТБ в сделке. Банкиры Юрия Лужкова, видимо, понимали, что бизнес, в котором они работают, не терпит резких телодвижений,— и предполагали то же понимание у атакующей стороны. Мало того, они явно считали, как и все банкиры мира, это понимание наилучшим покрытием собственных грехов в банке.
Если бы на месте ВТБ был частный банк, Бородину не пришлось бы эмигрировать. Но ВТБ — государственный и лучше других понимает: Банк России, выбирая между банкротством Банка Москвы и его спасением, с вероятностью более 80% будет исполнять предписанную ему законом роль кредитора последней инстанции. Никто ничем не рисковал. Не случись мегасделки в январе 2011 года, аналогичные дыры в балансе были бы обнаружены через несколько лет в отчетности уже объединенного ВТБ--Банка Москвы. Или другого крупного банка: процесс извлечения денег из воздуха происходит во всем мире, искусство ЦБ заключается во многом в том, чтобы обратная сторона медали — инфляция была не слишком заметна публике.
В целом 1% ВВП — не столь большая цена за подобные шалости. Сам по себе ВТБ в несколько раз больше, чем Банк Москвы, а происходящее в нем принципиально от Банка Москвы отличаться не должно. Так что настоящие рекорды еще впереди.