Я слушаю, что говорят дети, и мне становится ясно: то, как они понимают происходящее, все сильнее отличается от того, как это самое происходящее вижу я. И совершенно не очевидно, что их понимание ошибочно. Когда Федор и Варвара были меньше, им приходилось формировать свое понимание исходя из того, как это воспринимаю я. Но, становясь старше, дети все чаще пользуются не моими, а внешними источниками информации.
Казалось бы, на все детские вопросы даны ответы — соразмерные возможной честности. Но, возможно, другие ответы были честнее. Для них. Несмотря на то, что ответы на свои вопросы они слушают оба — сын и дочь — даже они воспринимают по-разному. Иначе, чем каждый из них в отдельности. Иногда кажется, что все слишком иначе, чтобы сосуществовать вместе, дружить, любить. Их понимание иногда кажется мне крайне искаженным — как в комнате смеха, среди кривых зеркал. В зеркале вроде бы наполовину я, но мне не узнать и четверти себя в этих отражениях.
Федя сегодня проснулся позже: мы с Варей пили утренний кофе, обсуждая, как лучше спланировать день. Самый что ни на есть подходящий вариант, по нашему общему с дочерью мнению,— отправиться в путешествие на пиратском корабле. В прошлом году мы опоздали туда буквально на две минуты. Буквально перед нами корабль оторвался от пристани — Федя успел схватиться за корму. Это было последнее воскресенье перед приездом в Москву, и тогда мы решили, что в следующий раз опаздывать ни в коем случае нельзя. Вдруг сегодняшний раз — следующий?
— Я не хочу на пиратский корабль,— вдруг заявил Федя, присоединившись к завтраку.— Я еще не дочитал кодекс пиратов.
Раньше Федя, отрицая что-то, говорил "я боюсь". Теперь причины стали сложносочиненнее. В этой сложности теперь он весь. И мне становится все сложнее пробраться сквозь причастия, отгороженные цепью, если не проволокой из запятых, в его понимании мира.
В большинстве случаев он отрицает — любое предложение или вопрос начинается со слова "нет". Даже если потом следует "да". Принятие решения чаще всего — в противовес предложенным мной или кем-то рядом.
— Давай вечером поедем в порт встречать закат и рассматривать яхты? — предлагает Варя, надевая синие шорты, белую футболку и мокасины в стиль предстоящей прогулке.
— А я не поеду. Останусь дома,— ясно, что Федя разучился отвечать по-другому.
— Может быть, все-таки? Соглашайся, Федь! — Варе совсем не хочется переодеваться.
Есть ли смысл его уговаривать? Мне все сложнее отвечать даже на собственные вопросы. И я стараюсь следовать решениям сына. Мне не жаль — ведь многие свои не всегда верные я уже приняла.
— Сын, ты уверен в том, что это — правильное решение? Давай подумаем вместе. Ты действительно хочешь остаться дома?
— Да.— Утверждает он, и кажется, что нет никого уверенней.
Мы остаемся. И вдруг:
— Мама, а почему мы никуда не поехали?
— Это было твое решение. Мы ему следуем.
— Но я не хочу оставаться дома.
— Ты же решил?
— Нет,— говорит он — я хочу поехать.
— А зачем сказал, что останешься дома?
— Я пошутил.
Шутки — группу слов, расходящихся с реальностью, Федя применяет в большинстве ситуаций. В этом смысле он — большой шутник.
— Мам, а почему нельзя отковырять что-нибудь у человека и посмотреть, что у него внутри? — задавая этот вопрос, Варя старательно вытаскивала нитки из тряпичной куклы, пытаясь разглядеть, из чего она сделана.
Меня до сих пор интересует этот вопрос — почему нельзя?
— Варь, можно попробовать расковырять словами. Ты кого бы хотела расковырять?
— Деда Мороза. У него внутри лед или солнце? Если лед, то он должен быть злой, как Снежная Королева. А если солнце, то почему он не тает? А тебе — кого?
Мне бы хотелось расковырять Федю. Потому что минутой ранее:
— Федя, дорогой, пойдем домой, нам пора ужинать и спать.
— Мам, еще одну минуточку,— он увлечен игрой в экскаватор.
— Федь, мы ждем только тебя уже полчаса.
— А я не пойду.
— Почему?
— Потому,— говорит он и вдруг.— Сейчас упаду, как носорог.
— Падай.
— Не хочу.
— Почему?
— Потому что если упаду, будет больно, и я заплачу.
— Ну поплачь. Уйдут лишние слезы.
— А я не хочу, чтобы слезы уходили.
— Хорошо, тогда не плачь.
— Хочу плакать.
— Ты идешь или нет?
— Я не могу идти: у меня устанут ноги.
— Федь, надо потерпеть. И я, например, устала.
— Ты не можешь устать: ты сильная, потому что много ешь. И к тому же не умеешь воспитывать маленьких мальчиков.
Тут у меня не хватило слов, чтобы продолжать его расковыривать. Я молча ушла.
Он заплакал навзрыд. Вскоре он забыл причину, по которой начались его слезы. Он плакал ради того, чтобы плакать. Через несколько минут был вопрос:
— Мам, ты меня не любишь?
Этот вопрос был из тех, про которые можно сказать "расковырял". А у меня пока не получается. Мне не хватает его решимости. Или — нерешительности? А может, зеркала, в котором можно разглядеть мир таким, каким он его видит. У нас он — все очевиднее — разный. Хотя я тоже не читала кодекс пиратов.